Сколот молча потянулся за очередной стрелой. За последней, и колчан опустел, будто в нем никогда и не было ни единого каленого наконечника.
Мутноватые серые глаза чуть сощурились — мальчику мешал свет. Маги, устало подумал он, все чертовы маги. Наверняка у господина императора есть придворный чародей, способный наколдовать не то что бабочку — сколопендру.
Затрепетали голубые легкие крылья, забилось едва различимое подвижное тельце. Паренек в шляпе осклабился не хуже волка, весело хохотнул и сказал:
— Где же она? Я не слепец, но я ее не вижу! А-а-а, погодите, стойте! Вон, вон, где бабочка — не больше точки на пергаменте летописи! Ну же, господин Сколот, стреляйте, скорее стреляйте!
И мальчик повиновался.
Одно дело — насадить бабочку на булавку, и совсем другое — долбануть по ней из лука. По счастью, насекомое не повторило судьбу мишени, и его оборванное крыло подергивалось над стрелой, будто в агонии, хотя на самом деле его тревожили едва ощутимые прикосновения ветра. Гвардеец двинулся к нему, желая убедиться, что Сколот действительно попал, и уже от ограды жестами показал — да, бабочку разорвало на куски…
Новая волна бурных аплодисментов. Госпожа Стифа наблюдала за своим ребенком немного обеспокоенно, потому что он побледнел и стиснул плечо лука так, что остро выступающие костяшки пальцев покрылись красноватыми пятнами. Да и на прокушенной губе уже давно поблескивали мелкие багровые капельки, хотя мальчик традиционно не обращал на них никакого внимания и продолжал кусать сам себя.
Она решительно поднялась, оттолкнула чью-то настойчивую руку — возможно, хозяина таверны, — и зашагала к выходу с трибун. За ней образовались негромкие возмущения в сплошном человеческом море, а у самого края скамей женщину перехватила за локоть шероховатая мужская ладонь. Совершенно ей незнакомая.
— Отпустите, — не оборачиваясь, проворчала она. — Сколот — мой сын, и я хотела бы…
— А вас хотел бы, — холодно сказали за ее спиной, — увидеть Его императорское Величество. Вас — и вашего сына, как победителя состязаний. Прошу, следуйте за мной.
Гвардеец был похож на скалу, по ошибке одетую в штаны и камзол; швы на его широкой спине трещали, готовые порваться, а сабля на боку болталась беспомощно и выглядела бесполезной — мужчине хватило бы и кулака, чтобы разделаться с кем угодно.
Сердце Стифы заколотилось, как безумное, когда гвардеец проводил ее к основанию деревянной башенки и все так же холодно приказал идти наверх. Туда же привели Сколота, причем с него не сводили глаз тысячи любопытных горожан, и даже среди высокородных отыскались те, кого юный победитель состязаний сумел заинтриговать.
Лестница наверх была едва ли не бесконечной — страх госпожи Стифы ослабел, но ближе к задрапированной голубыми тканями комнатке обрел прежнее свое могущество и потянул душу вниз, к пяткам. Женщина упрямо стиснула зубы и посмотрела на сына; мальчик не боялся, но ему не нравилось на хлипких временных ступенях, которые наверняка разберут сразу после того, как личный императорский кортеж выедет за городские ворота.
— Мой господин, — гвардеец поклонился так низко, что Стифа испугалась, не врежется ли он носом в ровные доски пола. — Я выполнил ваш приказ. Женщину зовут Стифа, она работает в таверне на Фонтанной площади — как раз напротив особняка. А имя ребенка вы, несомненно, слышали.
— Слышал, — хрипло отозвался кто-то из-за парчовой занавески. — Входи. Надеюсь, ты обошелся с моими гостями вежливо?
Солдат улыбнулся. Правда, в его исполнении улыбка походила на свирепый оскал, и Стифе на мгновение стало дурно. Боги и все демоны с ними, как император умудряется иметь дело с такими людьми — и не трястись от ужаса под кроватью?!
Парчовая занавеска отдернулась, и на женщину с отеческой теплотой взглянул кошмарно худой, изможденный человек со светлыми-светлыми голубыми глазами. А рядом с ним, небрежно закинув ноги в сапогах на столик, где обреченно поблескивало серебряное блюдо с ранними яблоками, сидел старый знакомый госпожи Стифы — тот самый человек, что посоветовал ей доверить сына колдунье, тот, что не позволил мальчику умереть.
— Господин! — она почему-то покраснела. — Неужели… неужели это наконец-то вы?! Я… в ту ночь я… так и не спросила, кто вы, откуда вы, и как… — она окончательно смутилась и уставилась на свои башмаки, осознав, какую глупость сморозила — да еще и перед самим императором!
— Ночь? — с нескрываемой иронией повторил гвардеец.
— Госпожа имеет в виду такое время суток, когда на небе светят луна и звезды, а солнца нет, — невероятно учтивым тоном срезал его старый знакомый Стифы. — А если быть серьезным, то речь идет не столько о ней, сколько о господине Сколоте. Около шести лет назад я имел честь сопроводить его к старухе Доль, потому что мальчик умирал, а она неплохо умеет спасать умирающих людей. Помните, ваше императорское величество, как я вам о ней рассказывал? Страшная, словно смерть, с жуткой бородавкой на виске, зато имеется… ну… талант!
Голубоглазый человек рассмеялся:
— Помню.
Он подался вперед и поманил к себе Сколота. Мальчик подошел, и господин император, полноправный повелитель Соры, спокойным движением взял его за локти, повернул чуть правее, чуть левее, снова поставил прямо и довольно кивнул:
— Хорош. Как говорится, и в профиль, и в анфас — ничем не хуже матери. Что ж, господин Сколот, — он обратился к мальчику подчеркнуто официально, но искристый, неприкрыто сияющий взгляд выдавал его с поличным. — Я обещал вам по-настоящему ценный приз, и я выполню свое обещание. Вы станете, — он зачем-то нашарил руку мальчика, освобожденную от перчатки, и крепко ее сжал, несмотря на израненные пальцы, — высокородным лордом, получите неплохое состояние, собственный особняк на Фонтанной площади Лаэрны и доступ ко двору. Отчасти потому, что вы сегодня одержали победу, — хватка стала сильнее, — а отчасти потому, что не побоялись выполнить мою просьбу, и выполнили ее блестяще…
Сколот, как это водится, не выразил никаких эмоций, а заглянуть ему в душу никто не мог. Император испытующе изучил его мутноватые серые глаза, отпустил и повернулся к госпоже Стифе:
— Мне надо кое-что с
