Янтарь тек и плавился под землей, готовый напасть, едва Талер ему прикажет.
Тебе надо, заявил он, чтобы они ушли с озера. Чтобы они вышли на твердую почву, потому что иначе — ты сломаешь лед, потому что иначе — ты утонешь, а я обещал, что солнце будет рядом с тобой. Тебе надо…
Вовсе нет, пожал плечами второй. Вовсе нет — мне надо, чтобы янтарь немного вытянулся. Я достану их, насмешливо бросил он, и от берега. Я достану… активируй систему.
Система настойчиво мелькала за окошком радиуса. Она словно бы сама требовала, чтобы ее выпустили, чтобы ей позволили принять участие в битве. И пускай эта битва на битву походила меньше всего, системе было плевать на такие тонкости. Ее создали, как оружие в руках опытного Гончего, и она была обязана выполнить свою цель.
«Активировать систему? Текущее состояние кода: 54%»
Тебе плохо, заключил он. Тебе плохо, ты провел эту ночь в каком-то загаженном переулке, и янтарь…
Все нормально, перебил его второй. Все нормально… пожалуйста, активируй.
Он бегло изучил список, развернутый искином на экране. Он бегло изучил список — и убедился, что его товарищу не стоит соваться к неумолимому, но такому необходимому виртуальному окошку с надписью: «Ви-Эл».
Интересно, подумал он, а кто из нас — оригинален? Кто из нас — первый? И ты, и я — помним каждую мелочь. У тебя — роскошный особняк, родители, снеговики в парке, ночная улица и фитиль. У тебя — каменная брусчатка, и швы на худом лице, и глава имперской полиции, и поход на земли Вайтер-Лойда.
Все это началось… там? За деревянным частоколом, за вечно закрытыми воротами?
Или все это началось — тут? В космосе, на маленькой, никому не нужной планете? Если бы я велел своему пилоту миновать ее, не было бы девочки по имени Лойд. Не было бы девочки по имени Лойд на борту «Asphodelus-а», и кто знает, что было бы с моей любовью. С моей любовью, о которой ты так уверенно рассуждал…
У тебя — храм, и охотничий нож под манжетой рукава, и ежегодный харалатский корабль. У меня — космос, черная, вроде бы немая пустота — но стоит принять показания сканеров, как она по-своему учится… едва ли не петь. У нее, у этой пустоты — сотни, и тысячи, и миллиарды голосов.
У меня — рубка «Asphodelus-а», и квартира высоко над серыми трассами «EL-960». У меня — рыжая макушка Джека, и ореховые, непоколебимые глаза Эдэйна, и пьяный Адлет, и невидимые бабочки. У меня — титановые протезы, коротко остриженные белые волосы и чертово колесо…
«Система «Ви-Эл» полностью активирована. Текущее состояние кода — 48%»
Стелется янтарь над пустошами Лаэрны. Стелется янтарь над затихшим, а затем — зазвеневшим криками фестивалем. Стелется янтарь; хищные, смертоносные лезвия покорно следуют желаниям раненого человека по имени Талер. Мы носим — одно и то же имя. Одно и то же имя — на двоих, но я…
…но ты научил ее ходить заново, а я так и не сумел. И она тяжело опирается на костыль, и хмурит светлые брови, и кусает губы. По моей вине — она беспомощна, она страшно, страшно уязвима. И если бы я любил ее так же, как любишь ты, я бы сошел с ума. Но она была для меня…
…второстепенным персонажем.
Ведь у вас так выражаются? Персонаж?
Я забыл, я не имел зеленого понятия, кем были мои родители. Я надеялся только на Шеля — и думал, что Шель надеется только на меня. Но он был так занят своими шестеренками, так занят своими планами по захвату Карадорра, что в конце концов я оказался ему бесполезен.
Я решил, что займусь работой Сопротивления. Оно не было мне так же необходимо, как моему отцу или матери, оно было для меня… знаешь, словно бы шансом себя развлечь. Я пообещал себе, что научусь ненавидеть, научусь ненавидеть еще больше, чем умею сейчас — и… посмотри, к чему это привело.
Сора… Малерта, Линн… Фарда и Ханта Саэ…
Мне повезло — или не повезло — родиться Гончим. И если бы мне хватило системы, если бы мое тело могло ее удержать… я бы уничтожил их, не раздумывая.
Тех, кто позволил мне появиться на этот свет.
Тех, кто позволил мне впервые закричать, улыбнуться или рассмеяться.
Тех, кто не догадывался, что поблизости некрасивая голубоглазая женщина воспитывает… чудовище.
Он сидел, наблюдая за цифрами на экране. И вспоминал, как «Asphodelus» торопился к Белой Медведице, и над панелью точно так же менялись цифры. Но там это происходило — в большую сторону, тысячами, забери их Дьявол, тысячами, а здесь… цифра убегала в минус. Будто надеясь как можно скорее, как можно менее жестоко закончить свой путь.
Стелется над пустошами янтарь…
Он сидел в неудобном кресле — и не видел, как небесный камень вонзается в людей, нанизывает их на себя, как бабочек — на булавку. Он сидел в неудобном кресле — и не видел, как его двойник закрывает ладонями лицо, как янтарь — челюстями — смыкается над обледеневшим озером, как он ломает с такой любовью сделанные скульптуры. Как побледневший старик с медным венцом на седине поглядывает вниз с вершины деревянной башенки, а справа от него замирает, сложив руки на груди, невысокий человек, чьи мутноватые серые глаза отражают силуэт господина Твика, а на самом деле — господина Талера, наследника семьи Хвет…
Янтарь, будто лепесток или стебель. Будто корень, обнаженный ветрами, снегами и холодом; блеклый, перепачканный, ненасытный…
Он сидел в неудобном кресле — и не видел, как, тяжело опираясь на костыль, она вышла к озеру. Как, тяжело опираясь на костыль, она отмахивалась от Лаура; как она шагнула на чуть голубоватый лед.
Он сидел в неудобном кресле — и не видел, как она поскользнулась.
Лаур поймал ее за локти — и помог устоять. Лаур умолял, чтобы она бросила, чтобы она скорее бежала; она усмехнулась и напомнила ему, что больше не умеет бегать. Он был, вероятно, готов поднять ее левой рукой, потому что правой — тоже — больше не умел пользоваться, но лишь расстроенно качнул головой.
Он сидел в неудобном кресле… и не видел.
Она шла, сдавленно ругаясь, то и дело пропуская над собой по-прежнему голодный небесный камень. Запах железа; нет, не запах — стойкая вонь, и губы Талера — сплошная улыбка, широкая, счастливая, но одновременно с этим — какая-то мрачная улыбка. Она заметна — под его ладонями.
И она ему совсем не идет.
Болела нога. Болела — и словно бы отказывалась идти; Лойд медленно обернулась. Отчаянно некрасивый человек за ее спиной тоже остановился.
—
