Лаур лишь качал головой. И отрезал: «Как получится».
На небе не родилось ни единого огонька. Оно было чистым, безо всяких туч, без облаков и луны — чистым, но оно опустело, оно осиротело, и если бы на земле не горели, выжигая дотла свои корни, тысячи янтарных цветов — стало бы темно, как в погребе. Но звезды — как будто — по воле последнего Гончего оказались на земле, и дрожали загнутые вовнутрь лепестки, едва мимо проносился какой-нибудь ночной жук.
Лаур помнил, что они решили ночевать — у самого берега. И уверенно поплелся к белому неподвижному песку.
Океан шелестел прибоем. Волны катились и катились по краешку обреченного континента. Волны катились и катились — одна, и две, и три…
— Оставайтесь тут, — произнес мужчина, бросая походную сумку на белый неподвижный песок. — Я пойду посмотрю, каковы из себя пирсы. Если не вернусь на рассвете, собирайте вещи и бегите прочь. Сколот…
Он обратился к юному лорду, но тот лишь нахмурился, а Лойд сердито поджала губы.
— Ты, — бросила она, — никуда не пойдешь… без нас.
Он, разумеется, был против. Он ругался и настаивал на своем, пока до него не дошло, что придется настаивать до конца жизни.
Однажды Лойд уже отпустила дорогого ей человека. И повторять ошибку не собиралась.
Однажды Сколот уже прогнал того, кого считал вторым названым отцом. И ему до сих пор снилось, как господин Эс — раненый, безнадежно раненый господин Эс опирается на залитый лунным серебром подоконник, и недоверчиво наблюдает за своим названым ребенком, и недоверчиво поднимает светлые брови — ты серьезно? Ты не шутишь? И ему до сих пор снилось, как господин Эс умоляет его: «Не нужно, Сколот, не нужно так со мной поступать, разреши мне остаться, хотя бы ты, хотя бы здесь — не гони меня, я прошу», а он безжалостно отвечает: «Нет… нет, улетайте отсюда прочь, улетайте прочь, лаэрта Эстамаль — вы человек, вы наполовину, а может, и больше — человек, вы умрете, если останетесь»…
…И в город они пошли вместе.
Со стороны воды каменные стены были вовсе не так надежны, как со стороны пустоши. И маяк, где, по идее, должны были прятаться как минимум пятеро караульных — тоже не был; никакого света, никакого движения — пустота. И болтаются корабли над синей глубиной, и стебли янтарных цветов — невозмутимо торчат в щелях между камнями. И смутно поблескивают загнутые вовнутрь лепестки…
Люди нашлись в рыбацких домиков чуть левее пирсов. Невероятно испуганные — люди; среди них Сколоту попался бывший капитан «Sora ellet Soara», и этот капитан мало походил на того самоуверенного мужчину, каким юноша его запомнил.
Объяснить, какого Дьявола происходит, никто из жителей порта был не способен. Бывший капитан безостановочно трясся и указывал куда-то за дверь; снаружи Сколот не увидел ни черта необычного. Только синюю бездну воды, гибкие силуэты кораблей и покрытый розоватыми ракушками пляж.
Торчать в рыбацком домике дольше получаса Лаур посчитал пыткой. И выбрался на свежий воздух; сидя на песке, он различил — или ему почудилось — чью-то фигуру у покинутой площади.
Динамита бы сюда, подумал мужчина. Динамита бы; не надо мучиться, не надо бояться, надо всего лишь поджечь фитиль — и запустить такой удобной, такой покорной связкой в предполагаемого противника…
Сколот вышел на пляж, недовольно хмурясь и пересчитывая болты. Восемнадцать; пользоваться и пользоваться, но в ближнем бою арбалет — совершенно бесполезная штука. Разве что лупить им каждого, кто попадется под руку, по затылку, но и так дольше пары минут не выстоишь. Тут бы меч…
Лаур снова заметил — или ему снова почудилась — чья-то фигура у покинутой площади. И он почти не сомневался, что эта фигура настойчиво следит за неожиданными гостями — но стоило повернуться к темному силуэту стен, как она пропала, словно бы ее безропотно поймали тени — и позволили укрыться в зыбкой пелене тьмы.
А потом в этой тьме полыхнула всего лишь одна искорка.
И повторилась — у размытой линии пирса.
Заряженный арбалет придавал ему немного уверенности. Настолько немного, что он колебался — а сумеет ли еще раз выдать вполне себе живого человека — за обычную деревянную мишень?..
И все-таки — он бежал по городу за Лауром и за Лойд, и его шаги — подлым эхом, — звучали позади, и впереди, и вверху. Он бы не услышал, он бы не понял, когда пора поднимать оружие — но Лаур понимал это за него. И кричал: «Давай!», стоило кому-то возникнуть в узкой цепи местных переулков.
Лаур понятия не имел, куда бежит. И понятия не имел, откуда вылезли фигуры в темно-синей военной форме; соображать ему было некогда. Он тащил за собой Лойд, а Лойд бежала так медленно, что их наверняка бы поймали на первом же повороте; поэтому он сунул ее костыль юному лорду Сколоту, а сам перехватил будто бы невесомое тело девушки неуклюжей левой рукой. И понес, а она цеплялась — так забавно и отчаянно — за его плечи, и он мог бы ощутить, как она испуганно, затравленно дышит — потому что не знает, что ей делать. Потому что в бою она бесполезна…
— Империя… Фарда, — процедил юноша, опираясь на каменную стену то ли харчевни, то ли таверны. — Это чертова империя… Фарда. Либо разведка, либо какой-нибудь… передовой отряд…
Лаур остановился — и позволил спутнику отдышаться. И заодно — о великая госпожа Элайна, — выдохнул сам; небо стало багровым, и горели фрегаты, и горели шхуны, и горели крохотные рыбацкие лодки. Разведка — если это была она — позаботилась, чтобы никто, абсолютно никто не вышел в океан с обреченных пустошей Соры.
Если наконец-то, сказал себе Лаур, задуматься, то выводы получатся весьма любопытные. Получится, что империя Фарда помнит о связях названого отца лорда Сколота с князьями Адальтена и владыкой Мительноры — и боится, что они сработают. И боится, что чей-нибудь флот явится к ее скалистому берегу, и пальнет по нему из пушек, и разнесет ее цитадели. И боится, что матросы отважатся бросить якорь, и выйдут на карадоррские земли, и выполнят условия союза, около восьми лет назад принятого между Сорой — и ближайшими соседями континента, где она расположена.
Далеко позади рассыпался пылающими угольями рыбацкий домик. И корчились в огне мужчины — капитаны кораблей, и торговцы — хозяева здешних амбаров, и женщины — либо их жены, либо дочери, либо слуги. Корчились, но бежали — единицы, да и те к воде, а у воды их настигали вражеские
