— Извольте, пожалуйста, заткнуться, — прошипел Талер, не выпуская чужой воротник из рук. — Извольте заткнуться. Извольте, или я вас уничтожу, в порошок сотру, сделаю так, что вас посадят в одну камеру с недавно упомянутым Диком ван де Бергом, и вы с ним радостно разделите вполне одинаковую ненависть ко мне. А если вы еще хоть полуслово бросите в адрес Лойд, я вам вырежу все, что связано с речью, и вы до конца своих дней будете немо таращиться на людей, тщетно силясь показать, чего хотите… ясно?!
— Я… ясно… — хрипло ответил Сот.
Мужчина его отпустил, и старик тут же рухнул перед ним на колени, растирая горло и хрипя, как если бы его не трясли, а душили. Прошла минута, за ней — вторая; никто не собирался помогать старику подняться, и он сделал это сам, так недобро сощурив белесые глазенки, что Талеру стоило немалого труда сдержаться и не пообещать полковнику еще чего-нибудь столь же доброго.
— Психованные, — прохрипел Сот. — Ненормальные. Чокнутые.
Никто ему не ответил. Все вели себя так, будто старика и вовсе нет рядом; Лойд проверила ремень с кобурой, Джек накинул на рыжие волосы капюшон, а Эдэйн что-то буркнул притихшему Адлету.
— Капитан, это же бред — идти с пультами против хакера, — произнес механик, прогоняя шершней и бабочек прочь. Они прогонялись плохо, потому что пылали к Адлету огромной любовью; они ползали по его щекам, но отмахиваться было так лень, что парень покладисто позволял им эту вольность. — Хакер взломает наши пульты раньше, чем мы нажмем на кнопку полного отключения системы. Он же не дурак, он соображает, что волки — его последняя защита. И соображает, что нельзя убивать местных жителей, потому что они — пускай и до поры, — являются его щитом.
— Ясно, что соображает, — мужчина тяжело вздохнул. — Ясно, что не глупый. Но Центр, к сожалению, одобрил план вот этого идиота, — он обернулся к полковнику Соту, подрастерявшему как свой энтузиазм, так и свое чертово красноречие, — и рассчитывает, что мы, такие психованные, справимся.
Адлет погладил самую назойливую бабочку и пожал плечами. Если Центр одобрил — придется идти, и пускай задача кажется тебе хоть трижды невыполнимой, но ты обязан ее выполнить — или умереть. В данном случае — с равной долей вероятности…
Гремела река, шелестели голубовато-серые древесные кроны, трещали карминовые кусты, звонко ломалась трава под ногами полицейских. Полковник Сот, гордый и непреклонный, пошел первым, прокладывая команде путь и прикидывая, как по прибытии домой сдаст ее не кому-нибудь, а лично верховному судье. Пускай он разбирается и с капитаном Хветом, и с его девочкой на побегушках — а Сот посмотрит, с удовольствием, жадно, весело посмотрит, как обоих лишат звания и срежут с мундиров такой драгоценный, такой приметный значок…
К четырем часам утра по местному времени темнота стала непроглядной, и полковник, спотыкаясь и абсолютно не различая, что находится внизу, предложил устроить привал. Он был не уверен, что его послушают и тем более воспримут, но команда «Asphodelus-а» покорно остановилась и присела — кто где. Ледяное дыхание реки пронизывало насквозь вроде бы теплую одежду, и в свете пилотского фонарика были видны мелкие, похожие на туман капельки, осевшие на маскировочных куртках.
С помощью того же фонарика пилот и механик установили вокруг стоянки «помеху» — невидимая и неощутимая, она скрыла незваных гостей от визоров и сканеров. Таймер поставили на пять с половиной часов; Эдэйн первым вытащил из рюкзака походное одеяло и, накрывшись по самый лоб, задремал, а Джек насобирал сухих веток и развел неубедительный, но, в общем-то, вполне уместный костер. Хорошо, когда «помеха» дает тебе шанс быть — и не быть единовременно, сонно подумал полковник Сот, укладываясь в густой тени под раскидистым деревом.
Уснул по-прежнему пьяный Адлет, расстелил походное одеяло по траве Джек, а Лойд попросту в него закуталась — и сидела, глядя в огонь. Талер съежился у края отвесного речного берега, и водяная пыль оседала на его отросшие черные волосы — еще месяц, и можно плести…
Кажется, он курил, но рассеянный дымок не так легко заметить во мраке. Было бы легче заметить собственно сигарету — если бы капитан понял, что девушка за ним наблюдает, и обернулся через плечо.
«До меня доходили слухи, что он подобрал вас на какой-то помойке — и теперь я склонен полагать, что не только подобрал, но и соблазнил. В долгих перелетах так грустно и одиноко без…»
Лойд скрипнула зубами. Вот было бы чудесно, если бы роботы разорвали полковника Сота на куски, так, чтобы собрать не смогли и самые продвинутые хирурги, так, чтобы куски его плоти повисли на деревьях, как странное новогоднее украшение. Вот было бы чудесно…
Пять с половиной часов миновали быстро. Адлет, страдающий от похмелья и полного отсутствия бабочек и шершней, на четвереньках метнулся к волновому излучателю «помехи», а Джек умоляюще проворчал: «Еще пять минуточек… пять минуточек, хорошо?»
Река немного притихла, зато из леса доносился какой-то скрежет и треск. Воображение Лойд живо нарисовало, как железные волки грызут влажные к утру деревья, слизывая с них сок. Она где-то слышала, что самые современные модели роботов не нуждаются в подаче топлива, преобразуя в него любую доступную органику. Да и тропический лес, вроде, не ядовитый — иначе аборигены не отпускали бы детей шляться по звериным тропам, пускай и лишь до того момента, как этими тропами завладел преступник…
Полковник Сот выглядел ужасно. Ему, мрачно подумала девушка, стоило бы оставаться на пенсии, а не шляться по чужим кораблям и не корчить из себя героя. Сажать картошку — она почему-то не сомневалась, что все пенсионеры этим грешат, — вскапывать огород, обнести плодородную землю «пузырем», чтобы всякая дрянь из порта не убила раскидистые зеленые веточки, тяжело нависшие над своими закопанными корнями… отдыхать, в общем, если не телом, то душой — отдыхать, забыв о том, как страшно бывает шагать по берегу притихшей реки, среди водяной пыли, блестящей над склонами, как туман. И как страшно бывает осознавать, что там, впереди, тебя
