Несмотря на свою отчаянную некрасивость, Лаур скорее нравился Лойд, чем нет. Он был всего на год младше Талера, но разительно от него отличался — более простой, легкомысленный и веселый, а еще — более жестокий. Лаур часто рассказывал, что после окончания жизни тут, на Карадорре, люди уходят в небесный чертог Элайны и там навеки обретают свое обетованное счастье. Лойд не верила, но любила послушать, наблюдая за вдохновенным блеском в синеве его радужек и легкой улыбкой на губах.
Помнится, двадцать пятый день рождения Лаура они отмечали вместе. Талер сидел за высоким храмовым столом, накрытым дорогой белой скатертью, и рассеянно пил красное малертийское вино. Лойд устроилась рядом, опасливо перебирая свои пергаменты и порой косясь на гостей. Все они были взрослыми, куда старше девочки, и говорили о каких-то непонятных, страшных, неправильных вещах. О выстреле из мушкета, удачно разворотившем чью-то голову, о новомодных сабернийских ружьях, о том, у какого поставщика следует купить очередную партию динамита. Иногда они иронично звали себя «великими подрывниками», и Лойд, рисуя на желтом листе бледное подобие голограммы, думала о господине Шеле.
Поначалу господин Шель принимал ее, как обузу. На дух не переносил; кривился и морщился, торопливо запивал такое горе коньяком и потом пьяно таращился на девочку из угла. В его комнату, роскошную, богатую комнату Лойд ни разу не входила через парадную дверь — Талер водил ее по каким-то полутемным, заплесневелым коридорам и отодвигал деревянную громадину шкафа. Господин Шель поглядывал на него скептически, но было в нем и что-то иное, абсолютно противоположное — такое, что у девочки перехватывало дух.
Она вела себя тихо. Она играла в кубики, собирала мозаики, листала книги; господин Шель занимался документами или отдыхал, устроив затылок на подушках. Но не спал, пока снова не дергалась деревянная громадина шкафа, и Талер не улыбался ему левой половиной лица: мол, все хорошо, я вернулся…
— Да неужели, — бросал хозяин комнаты, оборачиваясь к замершей Лойд. — А я все жду, когда же мне придется переписывать эту милую девочку на себя. Так и вижу эту строку в ее личных документах — Лойд Эрвет…
— Женись на ней, когда она вырастет, — серьезно советовал ему Талер. — А я буду вашим свидетелем. Распахну правила, предначертанные Богами для молодых супругов, пафосно зачитаю — и все, и будете вы едины до конца дней своих.
— Да иди ты, — отмахивался Шель, — вместе со своими шутками.
Бывало такое, что от Талера пахло чем-то едким и неприятным. От этого запаха Лойд хотелось то чихнуть, то почесать переносицу. Однажды, шагая за ним по улице и воровато прикидывая, не опознают ли в ней чертовы торговцы ребенка племени Тэй, она заметила на телеге бочки с корявым, но вполне узнаваемым рисунком: человеческие черепа, а под ними — скрещенные кости. От них настойчиво несло той же дрянью, и Лойд потянула Талера за рукав:
— Что это?
— Порох, — отозвался он. — Мой приятель.
— А что он может?
Мужчина подмигнул:
— Избавить меня от неприятностей.
Расспрашивать его дальше девочка не отважилась. Она ведь не Лаур, чтобы часами донимать Талера всякой ерундой.
Потом Лойд узнала, что порох — это вещество, благодаря которому стреляет оружие. И еще — что помимо пороха существует чудесная штука под названием «динамит». Последний как-то привезли торговцы Харалата, чей корабль, к негодованию Движения, показывался у берегов империи Малерта лишь единожды в год. Лаур едва ли не молился этой штуковине, а вот прочие жители столицы отнеслись к товару настороженно и сердито: мол, зачем привозить такое, если в империи по сей день бесится проклятое Сопротивление?
Информации о Сопротивлении у девочки было мало. Ее старательно ограничивали во всем, что имело с ним хоть какую-то связь. Талер шутил, что в убийстве бывших солдат принимают участие добрые и воспитанные люди, и что в политике так обычно и происходит — кого-то бесят определенные законы, и он выходит с ними бороться. Или не выходит, а выбирается ночью и вершит беспощадный кровавый суд, и что поставить ему это в вину имеют право лишь ангелы и четыре Бога войны.
Молчаливая женщина, по просьбе Талера обучившая Лойд всем премудростям, необходимым юной леди, на вопросы о таких «добрых и воспитанных» людях не отвечала. Только грустно улыбалась и бормотала, что господин Хвет, пожалуй, прав, и что политика Объединенных Империй во многом ущербна.
Девочка уяснила, что об этом с ней пока что никто не будет беседовать, и перешла на разговоры о Харалате. Если корабли Адальтенского и Вьенского княжества носятся по морю постоянно, то почему харалатский появляется только летом, да еще и в таком печальном состоянии? Потрепанные мачты, разорванные паруса, уставшие, удивленные карадоррским теплом матросы — почему? Было трудно выдать такую длинную речь на языке Малерты, но Лойд справилась — и завороженно выслушала историю о девяносто девяти островах, где процветают современные технологии, а суровые дети племени эрдов едва ли не каждый день создают что-то новое.
— Путь от наших пристаней до Харалата занимает половину месяца, — объяснял Талер. — А климат у эрдов… ну, довольно-таки сложный. Там леденеет море и вечно идет снег, а летняя пора тянется от силы пару недель. По-моему, даже меньше.
Девочка была потрясена. Современные технологии там, где леденеет море! Помнится, пролив, надвое поделивший земли Вайтера, ни разу не покрывался льдом. Да, ни разу, и рабочие парома хмуро косились на господина Тальведа и господина Соза, чьи молитвы требовали храмовой тишины и близости алтаря.
Семнадцатый день рождения Лойд отмечали той же компанией, что и день рождения Лаура — с поправкой на совсем другие шутки. Талер снова сидел во главе каменного стола, снова улыбался левой половиной лица и почти не ел, хотя вкусностей приготовили столько, что хватило бы на целую армию.
Молчаливая женщина подарила девочке — нет, уже девушке, — чудесное платье, расшитое золотыми звездами. Выпрямив плечи, гордо задрав нос и чувствуя, как трепещут манжеты при любом движении, Лойд мнила себя настоящей королевой, но мнила скорее в шутку. Потому что если кто и был носителем голубой крови, то лишь ее великолепный Талер.
Природу своих истинных эмоций по отношению к нему она поняла спустя пару месяцев. Но признаваться не стала — и думала, что поступает воистину мудро.
— Мы пойдем к Шелю, — как-то вечером сообщил мужчина, не успев толком и порог пересечь. — Срочно. Собирайся, Лойд, хорошо?
Она
