— Наверное, — он вздыхает прямо перед тем, как накинуться на меня и начать щекотать. — Бетти?
— Что?
— А ты счастлива?
— Практически, приятель, я работаю над этим.
Я в десятый раз проверяю свой телефон. Уже почти два часа ночи. Уверена, они спят, и я могу прокрасться в свою кровать. Спать рядом с Коннером не так весело, как может показаться, если только вы не думаете, что быть запертым в клетке с диким животным также круто, как на вечеринке.
Как можно тише я вылезаю из постели и проскальзываю в его дверь, а затем закрываю ее; половина пути уже пройдена. Безмолвно молясь, я не встречаю открытых пробудившихся глаз, и, чувствуя облегчение от отсутствия зрителей, разворачиваюсь и бегу к своей кровати. После того, как я поделилась своей песней, мне необходимо немного времени, прежде чем я посмотрю им в глаза. Тот текст и дрожь в голосе, когда я пела — я не готова к вопросам и комментариям.
— Псс.
Конечно же, моя тайная пробежка до кровати не осталась незамеченной. Этот автобус — сорок на восемь футов (прибл. 12 м в длину и 2,4 м в ширину) — словно обувная коробка. Я отодвигаю занавеску, щурясь от темноты.
— Привет, — Кэнон здоровается со мной шепотом и улыбается со своей кровати; его занавеска также открыта.
Не сумев себя сдержать, улыбаюсь ему в ответ и жестом показываю, чтобы он отвалил. Неужели он не ложился спать, потому что ждал меня? Надеялась ли я в глубине душе, что он все еще бодрствует? И хочу ли я знать ответ, или то, что все это говорит обо мне? С какой я планеты, если сейчас это является таким важным вопросом?
— Вот, держи, — он сдвигается на край своей кровати и протягивает мне наушник.
С любопытством уставившись на Кэннона, я поворачиваюсь на бок, лицом к нему, и вставляю наушник в ухо. — Шшш, — он прикладывает палец к губам, а затем подмигивает и вставляет второй наушник в свое ухо. Он прерывает зрительный контакт лишь на мгновение, чтобы нажать на экран телефона, а потом снова смотрит на меня в приглушенном свете.
— Привет, Лиззи, — его голос звучит в моем ухе, и от удивления у меня чуть не выпадают глаза. Он снова шикает на меня, кивком указывая просто слушать. — Я думал сыграть тебе «Ты так прекрасна», но уверен, что ты и так это знаешь. А вот этого ты можешь и не знать.
Наступает недолгая пауза, а затем начинается музыка… Это «Верь мне хоть немного».
Знаю, что громко всхлипываю, но заставляю себя не отводить от него глаз, и неважно, как сильно я хочу спрятать их и залиться слезами. На протяжении всей песни я пристально смотрю на него, а он на меня, время от времени проговаривая слова одними губами. С заключительными нотами его голос возвращается.
— Надеюсь, не слишком банально. Просто… задумайся об этом. Сладких снов, Лиззи.
Видимо, поняв, что я не в состоянии функционировать, он протягивает руку и осторожно убирает наушник из моего уха, слегка стукнув по кончику моего носа пальцем, а потом задергивает мою занавеску.
Я хочу банальность, приправленную банальностью, пожалуйста.
Хиллсборо, Орегон, здесь располагается «У Джейзи». Сейчас им заведуют и управляют Жасмин и Лорелей — удивительные молодые сестры, которые модернизировали паб их отца после его смерти несколько лет назад. «У Джейзи» — мое самое любимое место. Сегодня мы играем здесь уже в третий раз, и я люблю это ощущение семьи, памятные бейсбольные вещи и фотографии старых времен, висящие на стенах повсюду. На самом деле здесь так комфортно, что Коннер присоединяется к нам на сцене на этот раз!
Или … Коннер выскакивает прямо передо мной и тараторит в микрофон.
— Моя сестра, она написала песню. Слова. Я и моя группа сочинили музыку, мы ее сейчас сыграем. Твоя очередь, Бетти.
Он целует меня в щеку и отступает назад в нетерпеливом ожидании и с тамбурином наготове.
— Вы слышали этого парня, — я немного нервно хихикаю после того, как меня «проинформировали», что мы дебютируем с одной из моих песен, по крайней мере, слова в ней мои. — Это «Lost & Found».
Я обвожу взглядом толпу в поисках точки, чтобы сфокусироваться, точка, которая кричит: «сконцентрируйся в этом месте, и никто не увидит тебя». Я использую этот трюк только в том случае, когда исполняю песни, которые что-то значат для меня, и обычно я выбираю центральную точку в конце комнаты. Но сегодня, когда я нуждаюсь в концентрации как никогда раньше, в этом месте стоят Брюс и Ванесса, снимающие нас на свои телефоны.
Ну что ж. Телефон-автомат в углу выглядит хорошо, еще один кусочек истории, который сестры оставили нетронутым. Вся эта фокусировка — и вот мы уже на припеве. Предполагаю, что все это время я пела на автопилоте, но никто нас не освистывает. Сработало как по волшебству.
Когда песня заканчивается, я делаю быстрый глоток воды, а затем представляю следующий номер в стиле «кантри» с оживленной энергетикой, подходящий для тамбурина Коннера.
Следующие три песни проходят с таким же успехом. Я люблю, когда он присоединяется к нам, его лицо всегда светится счастьем. Не важно, какую песню я выбираю, он каждый раз играет превосходно. О чем я раньше думала? Коннер на сцене. Он единственный фокус, который мне нужен.
Но к тому времени, как мы переходим к шестой песне, с приятеля уже было достаточно. Он просто спускается со сцены прямо посередине выступления. Слава Богу, Брюс опережает его, поджидая справа от сцены, поэтому я продолжаю петь до конца.
— Аплодисменты для моего старшего брата, Коннера, на тамбурине!
Ожидая, пока стихнут аплодисменты, я размышляю, какая песня пришлась бы кстати, но на ум так ничего и не приходит.
— Что бы вы хотели услышать? Есть предпочтения? — спрашиваю я толпу.
— У меня есть одна, — плавно вливается Кэннон, говоря в свой микрофон. — Ретт, Джаред, что скажете, если мы исполним одну для нашей красавицы брюнетки и лидера?
Он заметил.
— Ты имеешь в виду что-то вроде… — звук бас-гитары Джареда постепенно исчезает, а затем появляется вновь, и безошибочно — это «My Girl».
— Именно это, — посмеивается Кэннон. — Ретт?
— Сразу за тобой, чувак.
Следующее, что я понимаю, это как меня усаживают на высокий стул, который мистическим образом появляется в центре сцены — Ванесса-предательница — и они начинают песню.
О, Боже! Джаред начинает первый куплет, стоя прямо передо мной, а двое других гармонично подпевают ему.
Три их голоса, теноры Ретта и Джареда и отчетливый бас Кэннона, космически сливаются в каждом припеве. В менее культурном баре женщины делали бы гораздо больше, чем просто
