— Да, подходящее, — наконец отвечаю я, напрягаясь, чтобы мой тон звучал более уверенно.
— Замечательно. Что ж, как я сказал, Дэмиан позвонил мне касательно полученного им звонка от мистера Моррисона.
Тишина.
— Элизабет?
— Да?
— Ты меня слышала? — спрашивает он, его раздражение очевидно. — Хорошо?
— Хорошо, что? Какой вопрос я пропустила?
Он шумно вздыхает, а затем прочищает горло.
— Элизабет, насколько я понимаю, у Коннера всплыли в памяти своего рода воспоминания, и ты бы хотела подвергнуть его психологическому обследованию?
— Нет, — огрызаюсь я, — нет, я бы не хотела делать такое по отношению к нему. Честно, звонок моего адвоката был необдуманным, и я не давала на него разрешения. Я до сих пор точно ничего не решила.
Так же быстро, как моя спина стала неестественно прямой, рука Кэннона оказывается на ней, поглаживая и немного ее расслабляя.
— Успокойся. — Он наклоняется и шепчет мне в свободное ухо, поцеловав в висок. — Вдох для меня, — он ждет, когда я вдохну, — выдох для себя, детка.
Тяжело выдохнув, я целомудренно киваю, давая понять, что мне уже лучше… потому что у меня нет ни единого сомнения, что этот вопрос будет следующим.
— Но, — я благоразумно продолжаю разговор со своим отцом, — да, я бы хотела больше узнать о воспоминаниях Коннера, и это единственный способ.
— Единственный способ для него, чтобы вспомнить? — насмехается он, переполненный снисходительности. — Чепуха. Ты имеешь в виду, что это единственный способ, который можно использовать против меня. Элизабет, я знаю, что ты не веришь и не доверяешь мне, осмелюсь сказать, что ты ненавидишь меня, но ради Коннера, я должен попросить тебя не подвергать его такой инвазивности. Даю тебе слово, дочка, ничего, что может вспомнить Коннер, не отразится на мне плохо. Ты травмируешь его без всякой причины.
Я хватаю бедро Кэннона и несколько раз сжимаю руку, словно вытягивая из него силу, чтобы впитать в себя.
— Элизабет, скажи мне вот что, чего именно ты хочешь? Какова твоя конечная цель в этой миссии по выяснению фактов?
— Спокойно, — бормочет Кэннон рядом со мной, прикасаясь своей рукой к моей. По-видимому, он может слышать, что говорит мой отец; это не удивляет, но шокирует, как я вообще последую его совету.
— Я бы хотела знать, каким образом Коннер получил травму и быть уверенной, что человек, ответственный за это, по-прежнему не находится рядом с ним. Я бы хотела знать, почему скончалась моя мама и убедиться, что виновный в этом умрет медленной болезненной смертью.
Я поворачиваюсь в сторону Кэннона, ожидая улыбки одобрения, а вместо этого натыкаюсь на хмурый вид.
Какого черта? Я же говорила это монотонно и спокойно!
— Ты пойдешь на компромисс, Элизабет? Если ты согласишься остановиться и не подвергать Коннера исследованиям, словно лабораторную мышь, я соглашусь рассказать тебе немного о состоянии твоей матери, а также после нашего возвращения сесть с тобой и твоим братом, чтобы всем вместе поговорить.
— Зачем бы тебе делать это? Что ты от этого получишь? —резко бросаю я.
— Возможно, в конечном счете, немного спокойствия. Я устал, Элизабет. Устал бороться с одним ребенком, чтобы увидеться с другим. Устал от того, что ты презираешь меня. Устал дарить всю свою любовь, на которую способен, детям Лауры, потому что моих собственных никогда нет рядом. Но превыше всего этого, дочка, я устал от мысли, что тебе больно, что твоя жизнь наполнена гневом и озлобленностью. Теперь ты подросла; я могу обсудить с тобой куда больше.
— Ты умираешь?
— Лиззи! — я вздрагиваю от замечания Кэннона.
— Прости, — бормочу я в телефон, — я просто имела в виду, что ты, я о том, что ты другой, будто пытаешься повернуть время вспять или что-то в этом роде.
Я украдкой смотрю на Кэннона, и он подмигивает мне.
— Как хорошее вино, люди имеют склонность с возрастом становиться лучше. Мой отец, — он вздыхает, — все считают его добрым, уважаемым, рассудительным джентльменом, которым он и является, сейчас. Но когда он был моложе, когда я был моложе, он был самым подлым сукиным сыном, с которым ты бы никогда не захотела встретиться.
Он весело смеется.
— Элизабет, я признаю, что был отвратительным отцом. Я был так занят погоней за статусом и богатством, что утратил свое самое великое сокровище. И я был самым худшим мужем, каким только может быть мужчина. Твоя мама, — его голос отдаляется, и я слышу, как он громко и резко прочищает горло, — Анна была прекрасной женщиной, и самым большим ее недостатком было слишком доброе сердце. Чем больше я отдалялся, поглощенный заботами, тем глубже она впадала в депрессию. Я наблюдал, как ее дух медленно умирает, и ничего не предпринимал, надеясь, что она напилась или приняла успокоительные, прежде чем мне пришлось бы выслушивать придирки и крики. И когда она, в конце концов, сломалась, я предпочел воспользоваться этим, как оправданием поиску компании других женщин вместо того, чтобы спасти ее. Я был обманщиком, паршивым человеком, единственной причиной смерти твоей матери. Я всегда буду сожалеть об этом, Элизабет. Я лишил тебя счастливой семьи и твоей мамы.
У меня занимает целую минуту, чтобы понять, что он перестал говорить, и что Кэннон прижимает мою голову к своей груди, в то время как из моих глаз потоком текут слезы. У меня только что был самый длинный разговор с отцом. И он пролил больше света на происходящие в прошлом события, чем то, что я сама представляла, когда жила в то время. Я фактически не знаю, что сказать, что я чувствую, но каким-то образом нахожу в себе силы и обретаю голос.
— С-спасибо за, эм-м, разговор. Пусть Коннер позвонит мне. И, — я выпрямляюсь, нуждаясь в своей собственной поддержке. — Я была бы не против, если бы мы втроем поужинали, или еще что-нибудь, когда вы вернетесь.
— Элизабет, я…
Если он скажет «я тебя люблю», этот телефон и стена очень быстро подружатся.
— Скоро увидимся.
Сегодняшнее выступление, завершающее наше пребывание в Линкольне, прошло великолепно. Все играли синхронно и, судя по всему, пребывали в приподнятом настроении… до того, как мы все снова не набились в автобус.
Через напряженность, витающую в воздухе, даже бензопила, которой орудовал Майк Майерс, не смогла бы прорваться. Даже если бы сегодня было тринадцатое! Проблема в том, что я точно знаю, что гложет каждого из них, и ничего не могу с этим поделать.
Глупая, я не положила на место свою долбанную волшебную палочку и не могу сделать так,
