Я скучала по нему.
Я люблю его так чертовски сильно.
И я очень завидую его загару.
— Кэннон, помоги! — просит он, смеясь. — Она обезумела из-за меня, забери ее!
— Ох, прошу, ты можешь вытерпеть ее, — подбадривает его Кэннон. — Она скучала по тебе, приятель. Позволь ей проявить свою любовь.
Находясь подо мной, он мгновенно замирает, а его голубые глаза округляются, словно блюдца.
— Кэннон назвал меня «Приятель», — произносит он шепотом — что по шкале громкости от одного до десяти означает семь.
Хм-м, так и есть.
— Тебя это устраивает или нет? — в ответ я действительно шепчу.
Он кивает головой с глуповатой улыбкой на лице.
— Мне это нравится. Он меня любит.
— Да, Коннер, это действительно так.
— Кхм-кхм, — мой отец прочищает горло, прерывая полный любви, но, тем не менее, лишенный благородства спектакль в стиле реслинга, который мы устроили в фойе, и я вскакиваю, в смущении поправляя свою одежду.
Он улыбается, почесывая подбородок.
— Элизабет, не стоит волноваться. Я думаю, это потрясающе, что ты в состоянии поколотить брата. Это дает мне понять, что не стоит беспокоиться о том, сможешь ли ты позаботиться о себе, если ты натолкнешься на, — он задумывается, — уличную драку? Борьбу между бандами? Как сейчас принято говорить?
Очевидно, он что-то принял из-за длительного перелета, и действие еще не закончилось. Борьба между бандами? Может, во время полета показывали Вестсайдскую историю (прим.: Вестсайдская история (англ. West Side story) — культовый американский мюзикл 1957 года, являющийся адаптацией классической пьесы Уильяма Шекспира «Ромео и Джульетта». Действие разворачивается в Нью-Йорке середины 1950-х гг. и повествует о противостоянии двух уличных банд).
— Мистер Блэквелл, — он делает несколько шагов в сторону Кэннона и протягивает руку, — рад снова вас видеть. Вы также возьмете перерыв в творчестве группы?
— Да, сэр, настолько же, насколько и Лиззи. С самого начала она была единственной причиной, по которой я вообще в этом участвовал.
— Приятель и Лиззи? — он вскидывает свои чрезмерно густые брови и принимает, как он считает, устрашающую позу. — Кажется, вы довольно близки с моими детьми.
Кэннон кивает, не попадаясь на удочку. В его поведении нет никаких оборонительных действий.
— Мне бы хотелось так думать. Каждый день работаю над тем, чтобы стать еще ближе. Собственно говоря, возможно, в скором времени вам придется звать меня Кэннон.
— Это его имя, папа.
— Спасибо, сынок, я в курсе, — он широко улыбается Коннеру. — Ну что ж, Бог свидетель, Коннер превосходно разбирается в людях. И что до этого, — кивком головы мой отец указывает на меня. — Если вы расположили ее к себе, то, безусловно, заслужили право, чтобы к вам обращались Кэннон.
— Что скажешь, Лиззи, я расположил тебя к себе? — спрашивает Кэннон, слишком самоуверенный в себе.
— Заткнись, — я закатываю глаза.
— О, да, — Ричард хлопает его по спине, — ты ей нравишься.
Что ж, ладненько, шоу «Семейка Брэдли» длилось всего лишь тридцать минут, поэтому пора ЕХАТЬ.
— Коннер, где все твои вещи? — я спрашиваю.
— В нашей с Воном комнате, — он лучезарно улыбается.
Я нацеливаю всю свою язвительность на Дика — заслуженная, общепринятая форма имени Ричард — и упираюсь руками в бока.
— Ты отдал половину его комнаты кому-то еще? Их тут девять, и он появился здесь первым. Какого черта ...
Моя бешеная тирада резко прерывается… Коннером.
— Я хочу жить вместе с Воном, он веселый. Это прекрасная идея, да, Бетти?
Чувствуя себя перегруженной, я тру виски и зажмуриваю глаза.
— Приятель, — говорю я как можно спокойнее, — пожалуйста, иди и собери свои вещи. Нам пора уезжать.
— Лиззи, может тебе стоит…
— Не лезь не в свое дело, Кэннон! Он не твой брат, не твоя забота! Я. САМА. РАЗБЕРУСЬ.
— Сэр? — он умоляюще смотрит на моего отца, чьи губы подергиваются, когда он вытягивает руку, как бы говоря «конечно же, чувствуй себя как дома», и слегка наклоняется.
— Я захвачу два бокала скотча и буду ждать тебя в кабинете. Третья дверь справа, — указывает он.
А затем вечно лезущий не в свое дело неандерталец поднимает меня, забрасывает на плечо и тащит по коридору дома, где я провела свое детство. Я слышу, как Коннер прыскает со смеху, а потом кричит.
— Я тоже собираюсь играть, сестра! Пока!
Вероятно, он отправился на поиски многочисленного потомства Лауры, без сомнения, запертого на чердаке и выживающего за счет печенья, посыпанного подозрительной белой сахарной пудрой.
Кэннон бесцеремонно кидает меня на обтянутый кожей диван и встает между мной и дверью.
— Ты, — он грозно указывает на меня пальцем, — ведешь себя как задница. Я люблю тебя, и я не сержусь на тебя, но, черт возьми, ты, ведьмочка, страдающая перепадами настроения, сексуальная девчонка, хоть раз, закрой нахрен свой рот и послушай! Оглянись вокруг, любимая, все, что тебе нужно, чтобы остановить боль, находится прямо перед тобой.
— Тебе это понадобится. — Дик большими шагами заходит внутрь, закрывает дверь и предлагает Кэннону стакан янтарной жидкости со льдом. — Элизабет, — он принимает высокомерную позу, сев за чересчур большой стол, видимо, компенсирующий нехватку чего-то, и кладет лодыжку одной ноги на колено другой. — Сначала ты была юной и ранимой. Затем ты стала рассерженной и сбитой с толку. Далее ты дошла до горькой, направленной на защиту, открытой ненависти. Теперь, теперь ты остановилась на достигнутом, но ты до смерти напугана необходимостью проживать каждый день без своих обычных защитных механизмов. Поэтому, пора взрослеть, юная леди! — рявкает он, хлопнув рукой по столу. — Ты молода, красива, талантлива, состоятельна, ответственна, любима, — он бросает взгляд в сторону Кэннона, который резко кивает, — и ты напрасно тратишь все это на вопиющую глупость. Я принес извинения за каждую роль, которую сыграл в этом, и убил бы за возможность искупить свою вину.
В Кэнноне просыпается доля сострадания или, быть может, сочувствия, и он подходит ближе, чтобы сесть на диван рядом со мной, пытаясь дважды схватить меня за руку с тех пор, как я пресекла его первую попытку.
Мой отец открывает ящик стола и, порывшись в нем, закрывает его и подходит ко мне.
— Это ключ от депозитной ячейки, принадлежавшей твоей матери в Федеральном банке в центре города на пересечении бульвара Пэтти и Варна. Перед входом стоит бронзовая статуя лошади, — он вкладывает ключ в мою ладонь, с трудом разгибая мои
