Приходится сожалеть лишь о том, что археологи не оказались столь же внимательны к постижению астрономами небесных явлений. Случись иначе, они, быть может, познали бы значительно раньше нечто пригодное для изучения отдельных «аспектов» своих памятников…
Интерес К. Фламмариона к эпохе, восходящей к 25-му тысячелетию тому назад, определялся, в частности, близостью этой почтенной суммы лет к одному из самых продолжительных и захватывающе интересных в астрономии временных циклов — периоду смещения полюса, т. е. точки, где с небесным сводом соприкасается мысленно продолженная земная ось. Смещение определяется тем обстоятельством, что сама она, невидимая ось, из-за вращения Земли медленно (по аналогии с волчком) перемещается, описывая в пространстве конус. Но волчком конус описывается за немногие секунды, тогда как перемещение земной оси, а значит, и полюса между звездами завершается за 25 729 лет.
Это круговое «покачивание» (движение около себя самой в направлении, обратном вращательному суточному движению) относительно быстро вращающейся Земли вызывается действием на ее экваториальную область Солнца и Луны и приводит к тому, что точка весеннего равноденствия смещается по небесному экватору с востока на запад на 50″ дуги в год, а весеннее Солнце соответственно постепенно перекочевывает из одного зодиакального созвездия в другое.
Особенности многотысячелетних разворотов земной оси определяют циклические закономерности, связанные с ритмичными изменениями точек восходов полной Луны, когда она находится то в стадии высокой, то низкой, как ее уже мог с удивлением наблюдать предок из пещеры. Возвращение к исходному состоянию, будь Луна высокой или низкой, занимает 18,61 года. Но это как раз тот период, за который подрагивающая под воздействием Луны земная ось полностью «выписывает» на небесном своде один из бесконечной череды миниатюрных эллипсов на криволинейном пути ее смещения меж звезд. Так что смена «состояний» ночного светила, когда оно то восходило по очень широкой дуге горизонта, выходя за точки восходов летнего и зимнего Солнца в периоды солнцестояний (высокая Луна), то по узкой дуге, не достигая этих точек (низкая Луна), определялась особенностями движения в пространстве оси Земли, которую, однако, заставляла слегка подрагивать сама же Луна.
После годовых циклов счисления времени по Солнцу или Луне незначительный по продолжительности период в 18,61 года вполне мог использоваться в хронологии первобытности. Половина его (9,3 года) знаменовала бы переход Луны, положим, от стадии высокой к низкой, а взятый полностью — вновь возврат к высокой. Если учесть, что после полного цикла фазы Луны опять совпадали с теми же календарными датами, а знание всего связанного с периодом в 18,61 года позволяло предсказывать возможность затмений, то значительность его в хронологии и культах древних не может подлежать сомнению.
Наконец, археологу важно знать, если он все же рискнет заняться «астрономическими аспектами» древних памятников, что эклиптика — плоскость, в которой перемещается Солнце, то уходя зимой в южное полушарие неба (восходы и заходы сдвигались к югу), то летом — в северное (восходы и заходы сдвигались к северу), — действительно, как и полагали египетские жрецы и как мог наблюдать это предок из пещеры, не занимает постоянного положения в пространстве относительно небесного экватора. Она, эта плоскость, слегка покачивается, и размах этих колебаний не превышает 2°37′, а сдвиги за тысячелетие — сотых долей градуса. Такое впрямую не наблюдаемое покачивание находит отражение в следующем: точки крайних к северу и югу восходов и заходов Солнца в моменты летнего и зимнего солнцестояния не остаются, как можно подумать, стабильными, а в течение веков слегка смещаются то влево, то вправо относительно некоего усредненного положения. Соответственно слегка меняются также крайние точки восходов и заходов низкой и высокой Луны.
Ясно, что, зная такие тонкие смещения, следует вносить поправки в то, что составляет «астрономические аспекты» памятников, а археологам подобные коррекции могут подсказать эпоху, когда с наибольшей вероятностью они делались. Иначе говоря, признай они отражение астрономических аспектов в памятниках древности, и у них появился бы дополнительный метод точного датирования археологических объектов — астрономический!
Разумеется, чтобы засечь упомянутые изменения, требуются не только особо тщательные и длительные наблюдения, но также хорошо продуманная система сохранения и передачи информации. Если верить сообщениям Диодора Сицилийского, то египетские жрецы решили такую проблему. Как он утверждал, не было на Земле другой страны, где положения и движение светил отмечались бы с такой точностью и прилежанием, как в Египте. Наблюдения эти велись с «незапамятных времен», а затем результаты их в специальных таблицах с детальным обозначением всего замеченного в движении планет и обращении их вокруг Солнца и в прохождении планет и Солнца через созвездия зодиака сохранялись с трепетной бережностью в храме бога дневного светила Ра. Но можно ли осмелиться предположить, что сходные «записи», при доверии к сведениям Геродота, действительно восходили к финальной стадии древнекаменного века, т. е. к 12 тысячелетию до нашей эры? Если да, то была ли тогда, в каменном веке, система фиксации и хранения накопленных в области астрономических наблюдений фактов?
Не следует отвергать с порога возможность положительного ответа на оба вопроса. К разумной осторожности здесь еще в начале века призывал, по существу, тот же К. Фламмарион. Описывая очередной период смещения полюса, когда он в 2105 году нашей эры вновь начнет удаляться от Полярной звезды, и мысленно обращаясь к тому времени, когда пройдут очередные 25 729 лет и полюс опять вернется к Полярной, астроном справедливо заметил, что наша эпоха тогда «погрузится в гораздо большую тьму тысячелетий, чем для нас времена фараонов и древних египетских династий»[8]. Но как тогда будет восприниматься современный человек и его культура? Согласно шутливому предположению К. Фламмариона, он окажется выставленным для обозрения в музейном шкафу натуралиста будущего в качестве всего лишь «любопытного образчика древней и довольно еще дикой природы людей, обладавших уже, однако, некоторым расположением к научным занятиям»[9].
Весьма реальная, по всей видимости, перспектива такой оценки едва ли приведет в восторг любого представителя нашего времени, в том числе археолога, гордого
