Если бы он знал, насколько сложно порой придерживаться его завета…
— Это хорошо, — постарался не рассмеяться я. — Все мы когда-нибудь умрём. Но мне казалось, что возраст учит грамотно расставлять приоритеты. Я ошибался?
Дворецкий сосредоточенно рассматривал каждую морщинку на моём лице, словно пытаясь предугадать следующий провокационный вопрос.
— Нет. Не ошибались.
— В таком случае, может объясните подоплеку акта самопожертвования с вашей стороны?
Дворецкий молчал.
— Основа всякой мудрости есть терпение. Мне же ещё только предстоит постигать её азы.
— Регина невиновна, ваше высочество, — всё-таки ответили мне. — Ни она, ни её ребёнок.
…М-да. Испанский стыд. Я не понял — у нас обитель высшего общества или туповатый третьесортный сериал для домохозяек?
Впрочем, ожидаемо. У Лукаса должна была быть веская причина вместо простых бумаг спрятать живого человека, который имеет дурную привычку отказываться в решающий момент от своих намерений.
Веская причина пожалеть жертву, фактически допуская риск замены на себя.
Любовь? Многим людям моего склада ума свойственно её недооценивать.
Николло Макиавелли писал, что любовь плохо уживается со страхом, посему если и выбирать между эфемерным и фундаментальным, то всегда надежнее выбрать родной знакомый страх.
Люди по большей части малодушны и эгоистичны, склонны к лицемерию и предательству. Нет ничего зазорного в том, чтобы использовать страх наказания по назначению.
С точки зрения простейшей арифметики, любовь — это неизвестная во всех смыслах переменная. Стремительная, непостоянная, но в то же время нельзя отрицать её главенствующую роль при решении целого уравнения.
С точки зрения философии отношений, любовь — это когда ты видишь часть себя в другом. Или некое качество, приближенное тобой к идеальному.
Лично я склонен считать любовь качественной иллюзией. Однажды поставив вопрос: кем лучше быть по жизни — иллюзионистом или очередным восторженным наивным лохом — я выбрал первое.
Поэтому на вопрос «недооцениваю ли я любовь» я отвечу просто — «нет».
Важно видеть разницу между целью и методом её достижения. Между инструментом и стимулом. Пользоваться ею или возлагать последние зачатки разума на жертвенный алтарь.
Дворецкий сильно удивился, когда я встал из-за стола и похлопал его по плечу. Наши глаза встретились — глаза адепта культа самообмана и понимающие, таящие за фасадом уверенной собранности вселенскую грусть.
— Ещё вчера днём я приказал бы выгнать вас из замка с позором, но… — я картинно вздохнул. — Нам часто приходится жалеть о своих прошлых решениях. Проблема в том, что любое из них строит будущее. Я не хочу снова ошибиться. Вы меня понимаете?
Мужчина обречённо кивнул, казалось бы принимая закономерный вердикт.
— Ступайте, — я повернулся к окну. До блеска вычищенному, отражающему всё пространство позади. — Отдохните. Через три дня жду вас на своём посту. Надеюсь, я сделал правильный выбор.
Давненько я не становился свидетелем проявления столь яркого букета эмоций. Неверие, облегчение, радость и искреннее уважение к молодому великодушному принцу, что по последнему качеству превосходил многих «дряхлых мудрецов».
Верно, я такой. Служи мне преданно. Впредь ты не посмеешь меня подвести. Ты всего один раз поддался чувствам. Решил спасти невинное дитя и его бедную мать. Приказал подчинённым держать рот на замке. И вряд ли ты знал, что планирует Джакомо, иначе бы сделал выбор в пользу множества жертв громкого убийства. Жертв настоящей региональной катастрофы.
Манящее чувство вины.
И благодарности. Я немного разбирался в психологии: подобные эмоции подделать невероятно трудно. Тот, кто на это способен совершенно точно не станет рисковать без личной выгоды для себя.
— Будьте уверены, ваше высочество, — твёрдо произнёс дворецкий. — Вы всегда можете на меня рассчитывать.
Обязательно приму к сведению. Например, когда потребуется превратить придворную прислугу в команду опытных «пташек»…
Наконец раздался хлопок двери. Не звук — музыка.
Теперь передо мной только бумаги, да книги. А это значит, что пришло время продолжить восполнение пробелов.
Одинокая свеча освещала тусклый коридор подвального отделения. Звуки шагов гулким эхом разносились по сырым закоулкам. Затхлый воздух напрочь игнорировался, с её стороны было бы очевидным преувеличением морщить носик.
Брезгливым путь в некромантию заказан.
Она спокойным уверенным шагом приближалась к цели. Сердцебиение резко замедлилось, едва из-за двери показался молодой санитар. Шок, следом лёгкий испуг напополам с интересом — пройти внешнюю охрану незамеченной невозможно.
— Что вы здесь забыли, а? — Амигдалу деликатно ухватили за локоть. — Кто вас сюда впустил?
— Да так… никто, — острое лезвие мазнуло по горлу. Санитар дёрнулся было в сторону спасительной темноты, но удар по коленке отправил его на прохладный пол, переживать последние секунды мучительной агонии. Из другой комнаты выглянул ещё один пожилой мужчина с молотком в руках — и сразу присоединился к первому с торчащей рукоятью кинжала в районе сердца.
За дверью со старой ржавой табличкой «вход только для работников госпиталя» висела белая форма, оставленная про запас. Отыскав подходящий комплект, ведьма, насвистывая лёгкую мелодию оперативно переоделась. Груда припрятанных от любопытных глаз медикаментов поверх деревянных досок осталась без внимания. Впереди полные палаты, кто знает, сколько времени займёт поиск цели. И сколько продержится иллюзия на лице.
Сегодняшнее утро ничем не отличалось от прошлого. И позапрошлого. Раньше так могли считать порядочные трудяги, что горбатились по двенадцать часов круглые сутки в доках и не совсем порядочные торговцы на центральном рынке, и даже нищие у дороги, которым вдобавок к изнуряющей жаре приходилось познавать все тяготы жизни низших звеньев пищевой цепи.
Жителям окрестных деревень Эристар казался эталоном роскоши и изящества, чего только стоили ухоженные цветники у дорого отделанных усадьб зажиточных горожан или красивый храм возле часовой башни. Яркие лучи утреннего солнца отражались от золотого купола и многочисленных окон, словно зазывая любителей четырёх стен стать частью атмосферы начала нового дня.
Не столь привычной атмосферы, однако. Новость о покушении быстро разлетелась по всему городу со скоростью гнедого жеребца. И теперь многие мужики с предвкушением ожидали вечера, чтобы за компанию с приятелями опустошить стаканчик-другой за здоровье принца в ближайшей корчме, а заодно хорошенько прополоскать косточки начальству и знакомым по россказням таких же пьянчуг-сказочников аристократам, в то время как их жены займутся примерно тем же за кружечкой горячего чая, разве что в куда более скромной домашней обстановке.
На самом деле, мало кто из жителей в городе желал принцу зла. Мнение о нём сложилось разное, в зависимости от точки зрения горе-аналитиков многие вешали на узаконенного бастарда ярлык элемента вычурных декораций или марионетки отца.
В одном никто не сомневался: что-то да произойдёт.
Изменится.
Ближе к десяти проходящие мимо третьего госпиталя свидетели странной картины тревожно затаили дыхание: здание окружили «серые камзолы». Первая группа спешилась и, не теряя ни минуты рассредоточилась по территории объекта, а вторая оцепила внешний периметр. Вокруг довольно быстро собралась толпа зевак, но гвардейцы на все провокационные вопросы только обнажали шпаги да коротко советовали им покинуть зону риска
