Георгий Протопопов
Холодный мир
Часть первая
Теперь я изгнанник! Что ж! Я беглец. И пускай! Никто не нужен! Один проживу.
Злость все еще кипела в нем. Руоль взмахнул сюгом, втыкая его прямо в сугроб; широкое лезвие топора звякнуло об лед. Руоль уставился на отколотые грязно-черно- серые куски горящего камня, словно пытался зажечь их взглядом. Перед его глазами вставали лица и лица, и Руолю вот уже в который раз захотелось взвыть. Он лишь стиснул зубы и стал складывать камни в мешок. Потом подобрал сюг, взвалил мешок на плечо и побрел обратно к тороху. Это переносное жилище в виде конуса, крытое шкурой олья сиротливо примостилось к подножию холма.
Кругом снега. Напротив-еще один холм, небольшой торох почти незаметен. Вот он-сурт одинокого, его горький ночлег.
Постоянно тлеющая в груди злость несколько улеглась. Скоро он будет сидеть у очага, в тепле и уюте, а вокруг-холодная зимняя ночь. А, впрочем, зима умирает. Ненавистный Белый Зверь уже нетвердо стоит на ногах. Вот только Сэи-коварная луна. Время перелома и напряженной борьбы, когда ни одна из сторон уже не превосходит, и еще неясно, каков будет исход. Время, когда случаются долгожданные оттепели, но столь же вероятно ударяют морозы, не менее лютые, чем в Чусхаан, предыдущую луну, не менее жестокие, чем в Чунгас-луну, что перед Чусхааном.
Из-за оттепелей и морозов-постоянная гололедица, отчего оронам все трудней добывать лувикту-свой белый мох. Не самая легкая луна, если вообще бывают легкие. И все же лучше тех холодных, темных, неживых, что идут перед ней. И зато потом придет Сурапчи-как называется следующая луна, а также козырек от солнечного сияния, чтобы не ослепнуть. В самом деле, света будет много, непривычно много после долгой зимней тьмы. Затем придет Муусутар-луна, когда отступят льды. А потом… луна Эдж с песней пробуждения принесет время тепла. Скоротечное-всего-то две луны, если не считать самого Эджа-Ыргах тыйа и Оту, - но такое бурное, светлое. Именно тогда-жизнь, а зимой… зимой-зима.
Эдж… какое дивное, чудесное время, и чудесно само слово! Руоль скрипнул зубами, подходя к своему тороху. Да, Эдж… песня, веселый, чистый хоровод. Радость, ликующая радость! И все это будет не для него.
Двадцать зим он прожил. И стал изгоем. Хуже, чем…
Руоль угрюмо бросил мешок на хидасу-утоптанное место вокруг тороха, -остановился, посмотрел кругом.
Двадцать зим… вернее, уже двадцать первая подходит к концу. Именно в Эдж он появился на свет и тогда скажет, что прожил двадцать одну зиму. Пришел, когда весь мир-эджуген, - вся матушка мора дивно расцветала, проснувшись наконец от долгой спячки, стряхнув с себя сны, распустив косы, войдя в светлый хоровод небес и земли, запев счастливую песнь пробуждения, запев эдж.
Дорогие братья! Дорогие сестры!
Веселей поведем круговой наш танец!
Послушайте братья! Послушайте сестры!
Пусть все услышат наш светлый эдж!
Севера ветры нас заметают
Снегом колючим, покровом снежным;
Ветры запада нас заносят
Снегом холодным на долгие луны.
Эй! Вы проснулись, равнины дети,
Жители рек и распадков горных!
Зверь убежал в великом страхе,
Пятясь, скуля, рогами поддетый!
Солнца лучи оживили землю!
Ну-ка встречайте наш светлый эдж!
Дул ветер, стелясь по равнине; снег повсюду. Руоль с потерянным видом стоял возле тороха, глаза застилало. Большой праздник! Великий праздник! Сейчас закричу…
Два верных орона паслись неподалеку, разрывая копытом снег, нетерпеливо хватая губами скупой мерзлый белый мох. Руоль смотрел на них.
-Орончики мои, - прошептал он. Орон-то же самое, что и «олья», только слово это более древнее, местами и вовсе забытое. Руоль помнил древние слова. Он вышел из семьи подобной тем, которые даже свой народ, более зажиточная его часть считает неотесанными, дикими.
В детстве он был таким и жил так. Потом было иначе, и иначе он жил. И, может быть, зря. Это привело его сюда, сделало таким, каким он стал.
Руоль отвязал подбитые шерстью короткие, широкие лыжи, с бесцельным видом взялся за мешок.
Сидеть у костра, глядеть как постепенно прогорают камни, есть мясо… и не с кем даже поговорить. Разве что с Лынтой и Куюком… Посмотрят только и ничего не скажут… Пусть ищут свою лувикту. Полуголодные уж сколько времени, бедняжечки.
Ничего, проживет один. Найдет хорошие места, станет охотиться, жить-поживать, совсем забудет о людях. Зачем они? Сам по себе будет. Никто не нужен.
Что же я натворил… что натворил…
-Арад-би! Здравствуйте, орончики мои! Арад-би, мои единственные друзья, мои братья! Теплый день… соберем наш торох, нагрузим нарту, поедем дальше. Только мы втроем, братья мои, больше у нас нет никого.
Два верных олья грустно смотрят на Руоля. Оба-мощные, гордые. У одного рога вперед, как две широкие ладони с пальцами, и две длинные дуги, слегка ветвящиеся на концах, круто уходящие назад, царственно высящиеся над могучим хребтом. Этот олья весь черной масти-харгин, его зовут Куюк, то есть Бодливый. Еще хотоем-одногодком никому не давал спуску. Теперь он спокоен, мудр, горд.
Другой олья пегий, наполовину пестрый-бугади. Рога у него ветвятся не вперед и назад, а в стороны. Не такие большие как у Куюка, но тоже весьма красивые. Еще маленьким ороненком-туютом получил имя Лынта, что значит тихий, смирный. Он, однако, не менее могуч, горд и мудр, чем Куюк. Возможно, и мудрее. Оттого и был всегда спокоен тем спокойствием, какое к Куюку пришло лишь со временем.
-Куда мы поедем? - спрашивает Руоль, как бы ища совета у величественных животных. После некоторого раздумья он решает ехать дальше на юг, к Архатахской гряде. В тех местах редко кто бывает. Слишком близко к Туасу-высоким горам, большому хребту еще дальше на юге. Тот хребет зовут Турган или Сюнгхаан, именами, несущими скорбь, угрозу, запрет. Толком неизвестно, почему, слухи ходят разные. В любом случае, там-конец море, а значит и владениям луорветанов. А фактически, владения ороньих людей заканчиваются еще раньше, ибо близко к Турган Туасу не подходят, как не ходят и далеко на север-во льды. И там, и там-зло. Жить можно только посередине.
За Архатахом мора еще продолжается, но решение Руоля ехать к нему, есть, по большому счету, решение ехать к границе. Кто живет за Архатахом?
Руоль понимает, что его выбор как нельзя более логичен теперь. Куда бежать беглецу? Подальше от людей. Там он будет совершенно один. До самого конца жизни. Остается надеяться, что она не окажется слишком длинной.
-В путь, мои дорогие братья!
Воистину, братья. Луорветаны и олья-единое племя. У них один отец. И улики-дикие олья, - тоже дети Хота, и всех их человек должен уважать и любить. Без них не прожить, без них он вообще никто. Жилище, тепло еда-все от них. Ах, как вкусна умаса из мяса и жира улика! Вкусен ньюго-истинное лакомство, мясо с позвоночника возле хвоста. Сладок каыс из молока. А, впрочем, мора велика, живет
