А потом шиман открыл глаза и обнаружил, что его, лежащего поверх камня, заносит снег. Оллон с трудом поднялся-все тело задубело, старые кости застыли, застонали. Мрачными чудовищами тянулись к нему два дерева-стража. Оллон поморгал, покачал головой, а потом повернулся и побрел вниз по склону-к жилью и теплу. Дорогой он улыбался.
…Утром шиман с помощниками уехали прочь-на восток, к местам более обжитым. Тогда же старуха Ульпа пришла к людям и упала перед ними. Донесся голос шиманки Кыры:
-Слушайте меня. На могиле лежит принесенный в жертву орон. Пойдите и возьмите его.
И как сказала, так и сделали. Люди ели мясо, добрым словом поминая заботу великой Кыры.
…А к теплу исполнилось пророчество: ожили два мертвых дерева, поражая дивной красотой, раскинувшейся над тихой могилой.
В это же время происходили на просторах моры и другие события. Одним из них стала свадьба храброго охотника Акара.
Осиротела суровой зимой девушка по имени Ата, жившая со старухой матерью по соседству с братьями-охотниками и их домочадцами. Братья, особенно Акар, старались во всем помогать Ате, удивляясь, как она до этого справлялась одна.
И однажды строгая травница Чуру сказала, прослезившись:
-Куда теперь лететь пташке?
А древний Тыкель, о котором из ныне живущих почти никто не мог похвастать, что помнит его молодым, загадочно и несколько лукаво молвил:
-А не лететь ли ей к нам?
Простоватый Тынюр-муженек Чуру-тоже произнес свое слово:
-Что вы все о птицах, глупые совсем? Давайте-ка о бедняжечке Ате поговорим. Все равно ведь она нам как родная. Почему ей вовсе к нам не перебраться?
Кыртак, старший из братьев, засмеялся, а потом посмотрел на младшего.
-Правильно говоришь, Тынюр, ты из нас самый дельный. Что скажешь, Акар? Не позвать ли нам Ату?
Акар, обычно напористый и скорый на язык, неожиданно покраснел.
…Вот и сыграли карум-счастливую свадьбу. На светлый Эдж пришлась она и потому была вдвойне счастливой. Выпала она на день двадцать второй луны, который тоже назывался карум-свадьба. А еще так назывались те ороны, которые назначались на убой для свадебного пира. Братья были удачливыми охотниками, но не слишком богатыми людьми, и все же карум получился на удивление щедрым. Подавались дурамы-почетные блюда из филейных частей, и было много жира. В дело пошли также запасы орчаги-вяленого мяса, а ко всему этому подавалась во множестве разнообразнейшая рыба. И рекой тек как снег белый каыс.
Свадьба такого молодца как Акар угодна и духам.
Немногим после вся большая семья перебралась чуть к востоку и к югу-к большой Серой Горе, что возвышается над морой словно гигантская болотная кочка. Места там были тихие, охота удачная, уловы богатые. Правда, подались туда скорее вынужденно. Прослышали братья, что неподалеку от мест, где они жили протянулась рука могущественного князца Аки Аки, с которым отношения были самые недружественные.
Стало известно, что скачут по становищам калуты князца и берут дань, ибо Ака Ака неустанно заботится обо всех жителях моры, надежной преградой стоит на пути злобных духов, большими жертвами старается о приходе тепла-кормит создателя Хота, помогает ему в борьбе с Белым Зверем. И за это, говорили калуты, нужно вечно благодарить заботливого князца. Там же, где ничего не знали о могучем Аке Аке, где плохо понимали, о чем речь, считая все, что непосредственно не касалось их жизни, далеким и нереальным, дань взималась силой, и на другой раз о князце уже не забывалось.
Так уже давно было, но в последнее время калуты как-то чересчур озверели. Один отряд под командованием любимца Аки Аки-злого воина Саина, ставшего больше духом, чем человеком-особенно свирепствовал.
Говорили о событиях, произошедших несколько зим назад, вспоминая причины этих изменений. Упоминалось имя Руоля, но мало кто винил его в своих нынешних бедах. Едва ли кто знал, что случилось тогда, но истиной становится то, во что верят. Люди говорили, что однажды Руоль бросил вызов Аке Аке, сильно задел его жирное тело и его жирный дух. В тех рассказах Руоль становился героем.
Другим же героем стал в глазах народа некий Тэль, который в настоящем бросил вызов Аке Аке. Был он главой большого рода, богатого, но не столь могущественного. Тем не менее, устав от постоянных притеснений, Тэль объявил себя новым князцом и решил воевать с недругами.
Впрочем, Ака Ака не слишком озаботился, - его свирепые калуты пообещали совсем разметать непокорное становище.
Саин-худой, пожелтевший, с темными провалами неподвижных блестящих глаз-прошипел, представ перед Акой Акой:
-Сколько мы пытались вразумить несчастного Тэля. Ничто не пошло впрок. Теперь мы его уничтожим. Неугодный духам выродок. Ненавижу.
И он так смотрел, что князец и сам начинал побаиваться.
-Ограбим, развеем, сожжем, уничтожим, - пообещал воин, почтительно склоняясь.
И вот, серьезные дела назревали между Акой Акой и Тэлем.
Кыртак и Акар не стали ни во что ввязываться и ушли к Серой Горе. Не из-за страха, а оттого, что их не интересовал спор между двумя князцами, которые в их глазах мало чем отличались друг от друга. Может быть, братья и не прочь были бы проявить удаль и встать на пути зарвавшегося Аки Аки, но теперь им было, о ком заботиться, а все иное стало уже не таким важным.
У Серой Горы возникло их маленькое становище, и однажды Кыртак сказал:
-Это наш дом отныне. Кочевать больше не придется.
-Ты старший брат, - сказал Акар. - Когда ты приведешь жену?
Кыртак задумался, вспомнил девушку, что была когда-то в его жизни, пока ее не унесла Черная Старуха.
Но потом словно бы пронзил смутной мечтою время и увидел то будущее, где велик и могуч род двух братьев.
-Отчего бы и не привести? - улыбнулся Кыртак, хлопнув брата по плечу.
Двадцать шесть зим-в пустоту… Эй, где вы?
Дни середины лета. Ветра в ущельях, зной на лугах. Выбеленное солнцем и ветром небо, древние горы…
…Руоль сидел за грубо сколоченным столом, подперев тяжелую голову и смотрел в маленькое окошко, за которым не видел ничего кроме яркого пыльного света и клочка пустого блеклого неба.
За спиной Руоля таилась в полумраке полупустая грязная комната; в пятнах и лучах света кружилась искорками пыль. За окном, совсем рядом, кто-то не то орал, не то пел. Руоль вяло прислушивался.
О, я уплыву по этим водам!
О, дорога моя в пути свободном!
Мрачно и пусто. Руоль потянулся рукой над столом, опрокинул кружку и кувшин, из которого вытекла слабая струйка, взялся за надкушенный кусок лепешки, уронил, подумал, убрал руку и снова впал в апатию.
С улицы донесся стук копыт, затем гневный крик:
-Прочь! Прочь!
Песня оборвалась, послышался лошадиный храп, позвякивание, уверенные шаги. Скрипнула дверь. Руоль без особого интереса повернул голову, посмотрел на вошедшего с озабоченным видом человека с
