— Крынку разбила, так еще и старухой древней обзывает! — скандально возмутилась тетка. — Монету, грю, гони за молоко разлитое!
Нахально схватив растерявшуюся ворожею за рукав, она потянула ее куда-то в сторону.
— Ну, по-хорошему не хочешь, — продолжала орать женщина, — так, поди, голова разберется.
Пришедший на помощь Мстислав, ничуть не стесняясь, грубо отпихнул скандалистку в сторону так, что той пришлось выпустить рукав ворожеи из своей крепкой хватки.
— Ааа! — закричала чуть ли не на всю улицу женщина, картинно заламывая руки. — Среди дня белого убивают!
— Пойдем, — спокойно обронил Мстислав, с неприязненным взглядом исподлобья вложил в ладонь скандальной тётки медяк и настойчиво, точно нашкодившего ребёнка, взяв Ялику за руку, увёл её прочь.
Едва за спиной у них стихли злобные причитания и проклятия не на шутку разошедшейся бабы, как парень облегченно выдохнул, отпуская ладонь девушки.
— Ох, сразу видно — не городская ты, — произнес он, сочувственно глядя на чуть ли не плачущую от несправедливой обиды Ялику. — Вот как поступим. Сперва ко мне заглянем, я хоть переоденусь после купания, а опосля тебя до «Поющего Алконоста» провожу. Постоялый двор такой. У Горбыля, хозяина, стало быть, не так, чтобы богато, но чисто, снедь хорошая, да и за постой берет немного. Там и потолкуем, как тебе быть дальше.
Дом Мстислава располагался на одной из примыкающих к торжищу улочек, так что путникам сперва пришлось миновать рыночную площадь, тесно заставленную разномастными лотками, между которыми, несмотря на клонящийся к закату день, в поисках необходимого деловито сновали горожане, цепкими взглядами рассматривая выложенный на прилавки товар. Гвалт при этом стоял невообразимый. Одни пытались торговаться, сбивая цену, другие ругались на чем свет стоит, не сойдясь в качестве купленного, третьи рвали глотки в попытках завлечь покупателей. Но над всем этим многообразием голосов, сливающихся в нечленораздельный гул, преобладал один, подобно медвежьему рыку в лесной чащобе разливаясь над торжищем.
— Истинно говорю Вам! — Истерично надрывался едва видимый в обступившей его плотной толпе зевак невысокий мужчина.
Лицо его скрывалось в тени широкого капюшона странной, доходящей до самых пят грубой рубахи неопределённого бурого цвета, перетянутой под внушительным брюхом простой пеньковой веревкой.
— Внемлите же! Боги предали нас, отвернувшись от сыновей своих перед лицом грядущего! Ибо грядет страшное. Мир погрязших в грехе, лености и блуде богов падет. И только пробудившийся Единый, первородный из всех созданий, проведет идущих по его следам праведников через огонь очищения к перерождению в новом, лучшем из миров.
— О чем это он? — тихо спросила Ялика шедшего чуть впереди Мстислава, во все глаза рассматривая говорившего, казалось, пребывающего в каком-то неистовом экстазе.
Ее провожатый не успел ответить. Рука проповедующего взметнулась вверх, и крючковатый сухой палец с грязным нестриженым ногтем указал прямо на ворожею.
— Ты! — зло выкрикнул мужчина, уверенно направившись в сторону опешившей Ялики. — Ты, служительница немощных богов! Где будут твои боги, если я прикажу внимающим мне разорвать тебя в клочья прямо здесь? Защитят ли они тебя от праведного гнева обманутых ими? Отвечай же, как есть, перед лицом тех, кому суждено решить твою участь!
Ничего не понимающая ворожея изумленно молчала, продолжая разглядывать подошедшего вплотную к ней проповедника, от которого разило застарелым потом и гнилостным зловонным дыханием.
— Видите, — торжествующе вскричал тот, поворачиваясь к возмущенно загудевшей толпе. — Молчит, паскудница, ибо знает, что время старых богов ушло, и не в силах они спасти её. Истинно говорю я вам! Склонитесь же перед праведностью первородного, пастыря нашего единого, пред ликом гнева его, пламенем очищающего, ибо только в этом сможете обрести спасение.
— Заканчивал бы ты, Тихомир, честной люд баламутить, — раздался за спиной Ялики, уверенный мужской бас.
От неожиданности ворожея вздрогнула. Обернувшись, она уперлась взглядом в нагрудную пластину кольчуги. Изображенная на ней золотистая рысь, тускло посверкивая в приглушенном свете пасмурного вечера, вытянулась в стремительном прыжке, угрожающе раскрыв зубастую пасть. Чтобы разглядеть говорившего, ворожее пришлось задрать голову высоко вверх. Массивные черты лица незнакомца, обрамленные упрямо топорщащейся на щеках густой темно-русой, с редкой проседью, бородой чем-то неуловимо походили на хищную морду животного, запечатленного на эмблеме. Сурово сошедшиеся на переносице брови и цепкий взгляд внимательных янтарных глаз дорисовали разыгравшемуся воображению Ялики образ дикого и опасного лесного хищника.
— Иди по добру, по здорову, — добродушно пророкотал здоровяк разом поникшему горлопану, демонстративно расправляя богатырские плечи.
— Что, Добрыня, правда не нравится? — дерзко выкрикнул Тихомир и, сдернув капюшон, продемонстрировал собравшимся блеклые незрячие глаза, подернутые белесой, как у дохлой рыбы, поволокой. — Я, может, и слеп, да истину вижу, — ехидно продолжил он, гордо вздернув опухший нос, покрытый частой сетью синюшных прожилок.
— Ну, как знаешь, повторять не буду, — угрюмо отозвался Добрыня, разминая шею огромными жилистыми руками. Смутьян хотел было сказать что-то еще, но передумал, должно быть, расслышав хруст, с которым здоровяк наклонял голову из стороны в сторону. Сообразив наконец, что никто из присутствующих не собирается вставать на его защиту, Тихомир суетливо подобрал полы своей странной рубахи и трусливо кинулся бежать, расталкивая прохожих, даром, что был незрячим.
— Вот и славно, — миролюбиво заметил Добрыня, отрешенно поглаживая бороду широченной ладонью. Ободряюще кивнув Ялике, он развернулся и, как ни в чем не бывало, пошел прочь.
Ворожея, казалось, впала в задумчивое оцепенение, провожая пытливым взглядом спину гиганта, подобно мощному волнолому рассекающего галдящее людское море.
— Погоди! — Наконец выкрикнула она и кинулась следом, тут же затерявшись в толпе. Оставшийся в одиночестве Мстислав удивленно захлопал глазами, а потом, спохватившись, ринулся следом за девушкой.
Догнать здоровяка оказалось непросто. И если перед ним спешащий по своим делам люд почтительно расступался, уступая дорогу, то Ялике приходилось лавировать в толпе, ежесекундно уклоняясь от столкновений с прохожими и рискуя налететь на некстати оказавшийся на пути прилавок. Всполошившийся меша, оглашая площадь диким кошачьим ором, изо всех сил пытался удержаться на плечах бегущей ворожеи, больно впившись когтями ей в спину. Распушенный хвост бесенка, отчаянно пытавшегося удержать равновесие и не сверзиться вниз, то обвивал шею Ялики на манер удавки, то нещадно хлестал ее по щекам.
В итоге запыхавшаяся Ялика просто впечаталась в спину Добрыни, остановившегося, чтобы купить у очередного лоточника, торгующего снедью, горшочек ягодной кулаги. Громко охнув, она растянулась на холодной земле у его ног.
— Ну, ты чего? — удивленно пробасил Добрыня, протягивая руку и помогая подняться.
— Потолковать надо, — коротко ответила Ялика, потирая ушибленную поясницу.
— Ну так бы и сказала, — согласился здоровяк и, расплатившись с лоточником, сунул прямо под нос ворожее горшочек ароматно пахнущей снеди, из
