Вдоволь насмотревшись на шутки и кривляния потешного люда, Ялика, нисколько не обращая внимания на недовольный бубнеж понуро следовавшего по пятам Добрыни, принялась бродить среди разномастных лавок, придирчиво рассматривая предлагаемый товар. Вскоре богатырь смирился с неизбежным и прекратил ворчать, а затем и вовсе прикупил у кстати подвернувшегося лоточника, торгующего свежей сдобой, два ароматных медовых кренделька, одним из которых тут же поделился с благодарной Яликой.
День уже клонился к закату, когда ворожея в самой дальней и малолюдной части торговой площади наконец-то нашла то, что ей требовалось. Хозяином лотка, напротив которого остановилась заинтересованная девушка, был огненно-рыжий, уже не молодой, но все еще крепкий мужчина, во рту которого не хватало нескольких передних зубов, а левый, по-видимому, выбитый, глаз закрывала черная повязка.
— Никак в дорогу дальнюю собралась, девица красная? — тут же сориентировался торговец, заметив любопытный взгляд ворожеи, остановившийся на одном из висевших плащей.
— Угу, — согласилась Ялика, аккуратно пробуя на ощупь необычайно ворсистую, напоминающую овечью шерсть, темно-синюю ткань одежи, украшенную по краям узорчатой черно-белой лентой с искусно вышитыми незнакомыми символами.
— Сразу видно опытного путешественника, — угодливо осклабился торговец. — В таких воины севера за море ходят. В нем завсегда тепло, а обернувшись, так и вовсе на голой земле спать можно.
С этими словами он накинул плащ на плечи скромно улыбнувшейся Ялики и застегнул у нее под горлом вычурную фибулу в форме свившегося кольцом крылатого ящера.
— Вот ведь брехун, — недовольно буркнул Добрыня.
Торговец обиженно округлил глаза и тут же зачастил:
— Я сам из Новограда, к нам северяне частенько захаживают по делам торговым. Бывало, и к ним на ладьи их драконоголовые подряжался, когда моложе был. Вот чем хочешь поклянусь, что плащ этот их работы.
— Да что мне клятвы твои, — махнул рукой Добрыня.
Рыжий мужик задумался, а потом вдруг просиял.
— Так на меня хоть погляди, — он пальцем показал на свою огненную шевелюру. — Много среди нашего люда таких, а?
— И что с того? — непонимающе буркнул Добрыня.
— А то, что, видать, матушка моя, по молодости да глупости, с одним из северян и спуталась, а через девять месяцев мной разродилась.
— Тоже мне доказательство, — скептически заметил богатырь, нахмурившись.
Он хотел было добавить что-то еще, но, заметив укоризненный взгляд Ялики, брошенный в его сторону, решил промолчать.
— А мне нравится, — весело заключила девушка, закружившись на месте так, что полы плаща взметнулись вверх.
— Коли возьмешь, не прогадаешь, — переключил внимание на нее торговец. — Недорого ведь прошу. Один золотой всего.
— Что? — не выдержал Добрыня, угрожающе нависнув над рыжим мужиком, который хоть и был крепко сложен, но на фоне гиганта-богатыря казался безусым юнцом только-только научившимся держать меч в руках. — В своем ли ты уме, мил человек, коли за тряпицу такие деньжищи требуешь? Это ж добрую неделю на постоялом дворе жить можно.
— Ну да и живи, коли тебе так потребно, — ничуть не испугавшись, огрызнулся рыжий.
Впрочем, Ялика спорить о стоимости плаща не стала и без сожаления, не смотря на уговоры Добрыни, рассталась с золотой монетой. Прикусив драгоценный кругляш и убедившись в его подлинности, торговец доверительно сообщил:
— Северяне верят, что руны, на одеже вышитые, от злого взгляда хранят да руку того, кто плащ носит, в бою прямо в цель направляют. У северян боги, конечно, свои, да я много повидал и мнится мне, что все едино. Чай, боги севера в трудную минуту и тебе на помощь придут, на зов откликнувшись.
К постоялому двору друзья пришли уже после заката. Последние лучи светила, будто прощаясь, буквально на секунду окрасили ярким багрянцем небо и, мигнув, погасли, передавая власть над уставшим за день миром заботливым дланям ночи, тут же принявшейся напевать свою извечную колыбельную, по раз и навсегда установленному порядку убаюкивающую одних земных тварей и пробуждающую других, чье существование немыслимо при свете яркого солнца. И только люди, по не ведомой никому причине, отказывались подчиняться извечному закону, упорно продолжая бодрствовать даже после заката.
Едва друзья подошли к дверям корчмы, как откуда-то из темноты вынырнул меша, тут же усевшийся у порога с недовольным видом.
— Ну, и где вас лешие носят? — негодующе спросил он, раздраженно обвивая ноги хвостом. — Не ровен час, от кого-нибудь из посетителей сапогом по морде схлопочу.
— Страдалец, — саркастически заметила Ялика. — Ты лучше расскажи, что там с нашим Никодимом.
Кот обиженно фыркнул.
— А ничего. Весь день безвылазно в палатах просидел, а потом домой пошел.
— Что, совсем ничего? — разочарованно спросила ворожея, переглянувшись с нахмурившимся Добрыней.
Меша задумался.
— Разве что… — неуверенно протянул он, словно прикидывая, стоит ли рассказывать.
— Да не томи ты, — как-то зло процедил богатырь и, схватив за загривок не успевшего отпрыгнуть мешу, поднял того над землей и от души встряхнул. Возмущенный столь бесцеремонным обращением, бесенок угрожающе оскалился, показав молочно-белые клыки, зашипел и, ловко извернувшись, наотмашь полоснул когтями по державшей его руке. Не ожидавший этого Добрыня разжал пальцы. Приземлившись на все четыре лапы и шустро отпрыгнув в сторону, меша занял оборонительную позицию, выгибая спину дугой и гневно размахивая агрессивно распушенным хвостом.
— Еще раз так сделаешь, — почти прорычал он, — на лоскуты располосую, не посмотрю, что ты, дуболом, такой здоровый вымахал. И она, — меша, сердито мотнув ушами, кивнул на оторопевшую ворожею, — меня ни в жисть не остановит. Понял, лоб толоконный?
Растерявшаяся было Ялика, пихнув разгневанного Добрыню острым локотком в бок, встала между бранящимися.
— Хватит, — не терпящим возражений тоном заявила она. — Митрофан, рассказывай.
Недобро сверкнув глазами, меша перевел взгляд на ворожею.
— Вот не слушаешь ты советов добрых, — буркнул он обиженно. — Говорил, уходить надо. Так нет, теперь с этим дуболомом и его приятелем непутевым возись тут.
— Митрофан! — прикрикнула ворожея, бросив хмурый взгляд на причитающего кота. Тот сразу же осекся.
— Тут дело такое, — нехотя начал бесенок, переминаясь с лапы на лапу. — Не знаю даже, имеет ли это какое-то значение… В общем, когда Никодим ваш домой вернулся, да, как ни в чем не бывало, спать завалился, думал я потолковать с обитателями дома — авось, кто что интересного расскажет.
Меша на секунду замялся, навострив уши, неуверенно повел усами и продолжил:
— И вот, что странно. Никого не нашел. Ни банника, ни амбарника, никого. А хозяйство-то у вашего головы — будь здоров, кто-нибудь, да должен быть.
— Ну, бывал я у Никодима дома, — с сомнением
