Сказать, что я изумилась, было бы преступным преуменьшением. В первую секунду почудилось, будто от переизбытка свежего воздуха у меня начались галлюцинации. Похоже, Гидеон расстарался и лично принес новости эссе Хилберт о том, где, с кем и по какой причине находится ее единственная дочь, только-только сорвавшая свадьбу. Потрясающая проворность.
– Вот и тещенька пожаловала, – тяжело вздохнул Доар, – даже писем не пришлось писать.
– Мне очень жаль, – сдавленно пробормотала я. Сердце заходилось от дурного предчувствия.
– Вы, главное, Риор не заморозьте, – прошептал он мне на ухо.
Не произнося ни одного приветственного слова, с видом вдовствующей властительницы матушка окинула ледяным взором нас с Доаром, осмотрела отвратительный фонтан и едва заметно поджала губы. Не знаю, что именно привело ее в негодование: мы, грифон авторства риорского мастера или все вместе взятые.
Мама приближалась эффектно, даже не прихрамывала: каждый шаг оставлял белую снежную кляксу. Видимо, неслась на невидимых крыльях негодования, учитывая, с какой артистичностью перед моим отъездом она собиралась отбывать в небесные сады от трещины на мизинце ноги.
Гостья прошла мимо и, не потрудившись повернуть головы или остановиться, процедила:
– В дом.
– Добро пожаловать, эсса Хилберт, – с иронией обронил ей в спину Доар.
– Я ненадолго, – бросила она с ледяными интонациями.
Доар кивнул слуге, который с дорожным саквояжем в руке в нерешительности мялся возле экипажа – мол, заносите вещи. Более того, ему пришлось расплатиться с извозчиком. Неожиданно вспомнилось, как я сама вероломно вломилась в этот дом несколько седмиц назад, собираясь окопаться в комнатах, пока муж не согласится на развод. Другими словами, эссы разные, а приемчики похожие.
Маму мы нашли стоящей посреди холла. Снять пальто незваная гостья не пожелала, будто планировала тотчас убраться восвояси, даже не испив горячего тэя. С брезгливым видом она изучала леса, ободранные стены и остолбеневших идэйцев в одежде не первой свежести. Растерянный Эрл старался слиться с обстановкой.
Доар подал знак, прося народ оставить нас. Холл опустел.
– Сразу видно, что в доме поселилась эсса. Окрестности завалены снегом, а комнаты в разрухе, – словно окатила ледяной водой мама и повернулась к нам: – Где мы можем поговорить без лишн… свидетелей?
– Нигде, – пожала я плечами.
– Аделис, – мягко перебил Доар, – полагаю, в кабинете разговаривать удобнее, чем в холле.
Уверенно и изящно он показал, кто в этом доме хозяин, и немедленно устремился в кабинет.
– Какой большой и безвкусный особняк, – пробормотала мама, делая вид, будто разговаривает сама с собой. Привычкой беседовать вслух она никогда не страдала, и дурак бы догадался – сказанное адресовалось моим ушам.
– Особенно по сравнению с нашим.
Я начала злиться за то, что она не подумала поздороваться с мужчиной, из-за которого со мной поутру случилась потрясающая снежная круговерть. Да и вела себя матушка так, словно последние годы жила не в маленьком двухэтажном особнячке на скромной улице Эсхарда, где селились разоренные аристократы и стремительно разбогатевшие мануфактурщики, а в лучших покоях властительского дворца.
Когда в просторный светлый кабинет одна за другой вошли две эссы, Якоб ошарашенно приподнялся из-за письменного стола. В лице его появилось замешательство. Невольно я посмотрела в сторону маленького столика, где по-прежнему лежала стопка бумаги, увенчанная листом с начатым письмом. Хотела объясниться тихо, но, по всей видимости, тихо не получится. Слава светлым богам, в кабинете не имелось тарелок идэйского фарфора, которые так любила колотить матушка, когда что-то происходило не по ее указке.
– Светлых дней, эссы, – пробурчал Якоб и самым натуральным образом сбежал, прихватив какие-то папки.
Доар решил последовать примеру секретаря и устраниться от разговора разозленных женщин. Видимо, собирался подпирать дверь снаружи.
– Оставлю вас.
– Мне нечего скрывать. – Я сняла пальто и бросила на спинку дивана.
– Ты собираешься говорить при нем? – брови мамы поползли на лоб.
– У него есть имя, – сухо заметила я.
– К сожалению, я помню имя риата Гери, его самого и обстоятельства, при которых нам не посчастливилось познакомиться.
– Не стесняйся пользоваться этим знанием, – выразительно изогнула я бровь.
– Аделис, не смей разговаривать со мной как с подружкой, – процедила мама.
– В таком случае не забывай здороваться с хозяином, когда входишь в чужой дом!
– Ты меня решила научить хорошим манерам? – уголок ее рта дернулся.
– Дамы, может быть, присядем? – вклинился Доар.
Предложение было встречено гробовым молчанием. Никто не сел. Не найдя понимания, мужчина сдался:
– Ладно, давайте постоим.
Некоторое время в комнате царила угнетающая тишина. Скандал, безусловно, ничего не решал, но внутри свербело. Более того, после эффектного появления родительницы, я сама была не прочь разбить парочку тарелок. Не обязательно фарфоровых, мне и медные миски вполне подходят. На пол они падают с замечательным грохотом, и осколки убирать не придется.
– Как ты узнала, где меня искать? Копалась в моих вещах?
– Вчера я получила письмо от эсса Анкеля и узнала, что у тебя на руке появились метки этого человека… риата Гери. Если мы избавимся от них, то твой жених…
– Мой бывший жених.
– …согласен сделать вид, что ты никогда не творила глупостей и не выскакивала замуж за риорца.
– Готов сделать вид? – Я хотела усмехнуться, но от злости только дернула уголком рта. – Предлагаю эссу Анкелю подавиться своей снисходительностью.
– Не смей выражаться, Аделис Хилберт! – процедила мама.
– Это я еще сквернословить не начала.
– Дамы… – сквозь звон в ушах донесся до меня встревоженный голос Доара. – Дамы!
Мы резко оглянулись на мужчину.
– Вы увлеклись, – мягко вымолвил он.
Вдруг я осознала, что, переругиваясь в сдержанные полголоса, как и положено двум чистокровным эссам, мы приблизились на расстояние вытянутой руки. И пусть ни одна из нас не сорвалась на пошлый крик, но от ног по паркету разбежались снежные ручейки, грозившие перекинуться на мебель и стены. Думаю, что ремонт в рабочем кабинете Доар просто не заслужил.
– Ну, все! – отрезала матушка. – Собирайся! Мы уезжаем из Риора.
– Как скажешь, – кивнула я, на кратчайшее, но замечательное мгновение вызвав в лице родительницы замешательство.
– Кхм? – послышалось вопросительное покашливание Доара.
– Извозчика уже отпустили, – махнула я рукой, – попрошу, чтобы для тебя и дорожного саквояжа заложили карету.
– Аделис, – вдруг перебил меня Доар, – выйди, пожалуйста.
– Я? – удивленно изогнула брови.
– Да, – кивнул он в сторону двери. – Позволь нам с твоей матушкой поговорить наедине.
– Ты шутишь?
– Похоже на то, чтобы я шутил? – вопросом на вопрос ответил Доар.
– Хорошо, как скажешь, – проигнорировав нарочито ехидное фырканье матери, намекавшей, как жалко выглядит моя покорность, я повернулась к двери. Тут случился конфуз: длина поводка не позволила сделать ни шагу. Передо мной словно выросла невидимая стена.
– Доар? – позвала благоверного.
– Что, Аделис? – ровным голосом переспросил он.
Я оглянулась. Он стоял, скрестив руки на груди, и не шелохнулся. Матушка наблюдала за нами с возрастающим недоумением. Наконец она обратила взор на ненавистного риорца:
– Полагаю, вы хотите объяснить, что происходит, риат Гери.
– Верно, эсса Хилберт, – кивнул он. – Вы можете устроить очередной скандал и изобразить обморок или вернуться в Эсхард, испортив отношения с дочерью, это ничего не изменит. Мы с
