Вскоре за мной, как неумолимое привидение, последовал монотонный напев, но мне уже было не до него. С широко раскрытыми глазами я стоял в дверях кухни, набитой под самый потолок сверкающим хромированным барахлом. Всюду громоздились горы хлама. Мороженицы, жаровни, кастрюли, приспособления всевозможных размеров и назначений. Почти все совершенно новые, с аккуратно сложенными и перевязанными шнурами питания.
Буфеты ломились от продуктов. Банки, упаковки, бутылки, беспорядочно составленные на полках друг на друга, так и норовили рухнуть. Столы они тоже заполонили и начали занимать пол. Еще немного, и на кухню будет невозможно войти.
Плодятся они здесь, что ли, мелькнула сумасшедшая мысль. Скрещиваются, размножаются, воспроизводят себе подобных отвратительных мутантов – карикатур на самих себя.
Я отступил назад, дверь громко захлопнулась. Аппетит мгновенно пропал.
В спальне, куда я с трудом протолкнулся, от барахла распахнулись настежь двери шкафа. А на полу гора из платьев, туфель, шуб, полотенец так и норовила сползти в узкий проход к незаправленной кровати; неряшливая куча шмотья, ношенного и совершенно нового.
В душевой комнате в беспорядке валялись всевозможные коробочки, банки, бутылки, тюбики, зубные щетки. В ванне – ворох таких же предметов. Где же Джин моется?..
Покрывшись испариной, я бродил по дому в поисках объяснения. Оно обязательно должно найтись.
Наркотики или гипноз? В который раз я задавался этим вопросом. Лично мне покупать ничего не хотелось.
Когда я вернулся в гостиную, Джин оттуда уже ушла. Телевизор продолжал орать. Со злостью ткнув кнопку выключения, я огляделся и только сейчас понял, что все вокруг новое. Куда же подевалась Джин?
На полированном столе лежала открытая сумочка. Я вытряхнул содержимое и увидел запечатанный желтый конверт. Открывать его не стал, поскольку и так знал, что в нем.
Среди бесполезных предметов я заметил тонкую черную книжицу. Открыл ее: пополнений всего несколько, зато масса корешков использованных чеков. Пятьдесят девять долларов шестьдесят семь центов. Вот и все, что было у Джин. Она никогда не ладила с цифрами. Письмо в красном конверте сообщало, что по счету допущен перерасход.
Должно же у нее остаться хоть что-то. Сберегательный счет. Точно!
Я порылся в куче вещей на столе. Вот она! Еще одна черная книжка, даже меньше первой. Я пролистал страницы. Одни только снятия.
Сто двадцать один доллар! Нет! Три года жизни в аду – за сто двадцать один доллар! Мой разум отказывался в это верить.
Отворилась дверь. Я резко обернулся. В проеме со свертком в руках стояла Джин.
– О, опять выключил! – разочарованно, как обиженный ребенок, произнесла она.
– Джин, – сказал я дрожащим голосом. – Джин! Где остальное?
– Что остальное?
– Деньги. Деньги, которые компания тебе платила, пока меня здесь не было. Четыреста пятьдесят тысяч долларов. Где они?
– Чековая книжка перед тобой, – недоуменно отозвалась Джин. – Сберкнижка тоже. Это все. Все, что есть.
Ноги мои подкосились, с обеими книжками в руках я упал в объятия мягкого глубокого кресла.
Не похоже, чтобы Джин помешалась. Рассуждала она вполне разумно. Пыталась объяснить мне все, растолковать. На миг я даже поверил, что это у меня проблемы с пониманием. Сейчас все намного дороже, чем раньше, пожаловалась она. Людям нужно больше вещей. Люди чаще делают покупки.
– Все дело в уровне жизни, – настаивала Джин. – Он вырос. Все так говорят.
– А продукты? – простонал я. – Тебе столько никогда не съесть.
– Их так расхваливали, – посетовала она.
– А одежда! Она же сгниет, ты не успеешь все сносить.
– Фрэнк, синтетика не гниет, – возразила Джин.
Я хотел поинтересоваться, что она будет делать, когда комнаты набьются битком, но предчувствовал ответ. Скажет, что запрет двери на замки и начнет все сызнова.
– Куда ушли все деньги? – ворчал я. – На что ты умудрилась столько потратить?
– На «Кадиллак», – прощебетала Джин. – И на новый кондиционер. Он пока не установлен, конечно. И еще на много всяких вещей.
Она сделала шаг к телевизору. Я тотчас преградил ей путь.
– Хватит! Больше ты это смотреть не будешь. И ходить за покупками тоже.
– Хорошо, Фрэнк, – кротко ответила она.
– Иди и приготовь мне поесть. Только не консервы… Стейк. Что-нибудь с луком. Стакан молока.
– Да, Фрэнк.
Джин послушно отправилась на кухню.
– А после еды мы идем в постель, – крикнул я ей вслед.
Только вышло совсем не так, как я ожидал. В доме были одни консервы, а новую плиту еще не подключили, и даже их разогреть не удалось.
А потом… Допускаю, что хотел слишком многого. Наверное, три года отсутствия – и в самом деле очень долго. Ни тепла, ни удовлетворения я не получил. Зато почувствовал себя злым и обманутым. Долго не мог уснуть, а когда мне все же это удалось, увидел сон.
Мне снилось, что я сплю и вижу кошмар. Гудит сирена, но я не могу проснуться. Пришло срочное сообщение. Я с трудом шевелюсь. Что-то идет не так. Маяк отключился или радар обнаружил новый метеорный поток. Нужно проснуться…
Открыв в темноте глаза, я сразу понял, что нахожусь не в той комнате, где пробыл три нескончаемо долгих года, а в собственной спальне на Земле. Сон во сне – не ночной кошмар, а явь. Заработанные деньги утекли, потрачены, выброшены на ветер.
Я повернулся на бок. Джин ушла. Джин, бывшая блондинка, а теперь с огненно-рыжей шевелюрой, с крашеными сосками и вялым, ленивым телом…
Из гостиной доносились голоса. Через груды вещей я пробрался к двери. Джин в ночной сорочке не мигая смотрела в телевизор. На лице мерцали отсветы от пляшущих по экрану красочных пятен. Холодный ужас, возникающий при виде жестокого, ничем не мотивированного деяния, сменила еще более холодная злость. Я опустил глаза и увидел, что держу в руке медный подсвечник. Откуда он взялся, не помню.
Я с размаху ударил подсвечником по экрану. Стекло разлетелось вдребезги, стало темно. Я ударил еще раз. Деревянный корпус раскололся на куски. Я без устали молотил подсвечником, пока телевизор не превратился в крошево, а сам подсвечник – в кусок покореженного металла. Только после этого моя рука тяжело опустилась.
Насмерть перепуганная Джин смотрела на меня широко раскрытыми глазами.
– Фрэнк… – выдавила она дрожащим голосом. – Я…
– Иди в постель.
Она встала и медленно пошла к двери, то и дело оглядываясь. Я опустился на пол у груды обломков.
Что это – ночной кошмар или реальность? Все происходило будто в страшном сне, где совершались необъяснимые, бессмысленные действия. Неужели я все еще в своей койке, в полом металлическом шаре в поясе астероидов? Никогда раньше я не видел снов во сне.
Рука болела. Из нескольких небольших порезов капала кровь. В ванной я перевязал руку полотенцем. Вернувшись в гостиную, сел и уставился на обломки телевизора. Там меня и застал рассвет. Наконец я пошевелился. Надо куда-то обратиться за помощью, за объяснением. Мне было известно только одно такое место.
Рука перестала кровоточить. Я не спеша оделся. Уходя, запер
