Высокое здание, расположенное недалеко от Таймс-сквер, стремилось ввысь, туда, где ночью сияли звезды. Солнце жарило нещадно. Отовсюду раздавались рождественские песнопения.
По фасаду над входом были выгравированы слова: AD ASTRA PER ASPERA[45]. Девиз штата Канзас. Хотя надпись красовалась там вовсе не по этой причине. Раньше я считал ее девизом нашего времени, но теперь уже не уверен. Может, его заменили на что-то другое, не столь бравурное и решительное.
– Проходите, – пригласила секретарша. На ней было платье, и выглядела она в нем куда соблазнительнее, чем вся эта нагота на улице. – Мистер Уилсон ждет вас.
Я пересек порог кабинета, того самого, из которого вышел немногим более трех лет назад, прежде чем отправиться к звездам.
– Вы знали, что я вернусь? – задал я вопрос.
Моложавый собеседник глядел на меня сочувственно, по-человечески.
– Конечно, – отозвался он.
– Что произошло? – в смятении спросил я. – Или дело во мне? Что случилось с миром? Что мне делать?
– Слишком много вопросов, – задумчиво ответил Уилсон. – Чтобы ответить на них, наверное, стоит начать с самого начала. Вы тогда только покинули Землю. Нам, тем, кто наблюдал за развитием, это не кажется столь ужасным. Однако могу себе представить ваше потрясение. Помните, мы предлагали продлить контракт?
– Провести еще три года черт знает где? – содрогнулся я.
– Да, – благожелательно произнес Уилсон. – Так вот. Все к тому и шло. Неизбежно, полагаю. Если изменение и кажется внезапным, то лишь потому, что все осуществилось одномоментно. Не стоит забывать и об Институте рекламы: финансируемый рядом благотворительных фондов, он занимается изучением основ психологии рекламы. Исследования увенчались успехом, а потом уже было поздно. Стало невозможно хранить тайну.
– Тайну чего?
– Рекламы. Из искусства она превратилась в науку. Вы, наверное, помните, для чего нужна реклама, – улыбнулся Уилсон. – Сделать так, чтобы человек захотел приобрести ненужную ему вещь или почувствовал потребность в том, чего не хотел покупать. Доведите это до совершенства – и получите наше общество.
Он вкратце рассказал, как развивается наука, а я попытался вникнуть.
Никто не несет личной ответственности. Отчасти это продукт групповой работы, отчасти – стечение скрытых тенденций. До проведения научных исследований рекламщики действовали вслепую. И случайно нащупали несколько базовых элементов. К примеру, раздражение и связанное с ним повторение. Долгое и частое раздражение неизбежно приведет к тому, что зудящее место захочется почесать. Единственный способ избавиться от зуда – купить желаемое. Такое открытие сделал Институт рекламы. Вернее, заново открыл и усовершенствовал. Это касается и других областей. Например, искусства. Современные виды искусства тяготеют к примитивной коммуникации, влияющей непосредственно на чувства и не затрагивающей высших мозговых центров. Что замечательно вписывается в концепцию. Эти виды искусства нужно изменить. Усовершенствовать. Задействовать.
Допустим, современная поэзия. Неоправдавшиеся надежды. Ритмы. Четверостишия. Политональная музыка, отсутствие запоминающихся мелодий. Отсутствие образности в современном изобразительном искусстве. Неэстетично, непривычно, неинтеллектуально. Примитивно. Раздражение и повторение. Раздражение и повторение. В рекламе это использовалось давно, но никогда не рассматривалось с научной точки зрения. Рекламщиков сдерживало сочувствие к людям, останавливали жалобы мыслящей части общества. Они забывали, что потребительская масса не жалуется. Она покупает. Наука не знает жалости. Чтобы оставаться наукой, ей приходится быть беспощадной. Ученые, ищущие решения или применяющие знания на практике, – не люди, а думающие машины. Эмоции тормозят процесс мышления; обволакивают холодную истину теплой, вводящей в заблуждение пеленой. Избавьтесь от них! Подавите эмоции! Истина должна быть голой.
Институт рекламы докопался до истины, а истину не убьешь. По крайней мере, в нашем случае. Ее знало слишком много людей – малооплачиваемых ученых, студентов. Если ты знаешь истину, она сделает тебя богатым. Единственное условие – попытаться ею управлять. Так Институт стал коммерческим центром.
– Ужасно, – сказал я и опустил взгляд на свои дрожащие руки. – Ужасно.
Уилсон покачал головой.
– Есть и хорошие стороны. Войны, к примеру, больше нет. Под стремительной атакой научно обоснованной рекламы распалась Российская империя. Развалилась на части – в буквальном смысле – за пару лет. Все остальные радикальные режимы также низвергнуты рекламой. Понадобилось лишь возбудить – или усилить – желание, а такому режимы противостоять не способны. Обломки до сих пор восстанавливаются.
Пока открыты каналы информационного воздействия, война невозможна. Это краеугольный камень, на котором основывается реорганизованная ООН. Что намного важнее вооружения. Повсюду действуют инспекционные бригады. Первый намек на цензуру, первая статическая помеха – и обрушивается лавина защитной рекламы. Виновное правительство свергается. В целом, полагаю, мир стал лучше.
– Нет, – сердито буркнул я. – Нет. Мир населен бездушными роботами. Покупать. Покупать. Покупать. Тратить. Тратить. Тратить…
– Мир всегда был в некоторой степени роботизирован, – заметил Уилсон. – Веками у миллионов людей отнимали чувства те, кто знал, на какую кнопку нажать в душе человека. Доказательство тому – крестовые походы, французская и русская революции, бесчисленные войны. На каждом этапе противостояния между миром и группой лиц роботы играли свою роль. И вот наконец поступает команда не сражаться, не устраивать бунты, а покупать. Как следствие, мир процветает. Все работают, хорошо зарабатывают, совершают покупки. Что может быть лучше?
– Пустая трата денег… – простонал я.
– Пустые траты, – изрек Уилсон, – составляют жизненно важную часть нашей экономики. В мирное время, в обществе с автоматизированным, высокоэффективным производством пустые траты необходимы, чтобы не допустить кризиса. Они, наряду с ускоренным товарооборотом, удерживают потребление на том уровне, на который рассчитано производство. Пусть лучше будут пустые траты, чем война.
– А если рекламщики захотят захватить мир, – предположил я, – кто их остановит? Уж точно не общество рабов.
– Все не настолько плохо. Сопротивляемость человека современной рекламе варьируется от всецелого подчинения до полного иммунитета – он тем выше, чем выше интеллектуальные способности, хотя зачастую на первый план выходят психологические факторы. Наделенные иммунитетом верховенствуют в мире, как это всегда и было, и следят за тем, чтобы подчиненные делали свою работу.
– У вас иммунитет? – спросил я.
Он кивнул, пожав плечами. Во мне забрезжила надежда.
– Наверное, у меня тоже. Я ничего не купил. Даже соблазна такого не возникло.
Уилсон вздернул бровь.
– Наука о рекламе, как и все учения о массовых процессах, основывается на норм…
– А я, значит, ненормальный? – зло перебил я. – Это вы хотите сказать?
Уилсон поднял руку, призывая меня к спокойствию.
– Вы не дали закончить мысль. Основывается на норме, я хотел сказать. В этом смысле вы – отклонение от нормы. Начнем с того, что любой, кто провел бы три года в полной изоляции, ненормален. Психологическое воздействие рекламы зависит от того, чувствует ли человек себя частью общества, в котором живет. На тот момент, когда вы дали согласие провести три года в маяке, вы уже не ощущали себя своим среди людей. Сейчас это ощущение усилилось. За три года
