Собрав все свои силы, я выпрямляюсь и смотрю в его широко раскрытые желтые глаза.
– Если ты прилетел, чтобы убить меня, то сделай это прямо сейчас, – говорю я. – А то у меня есть дела, которые нужно закончить.
Ворон переступает с лапы на лапу, а затем резко взлетает и несется прямо на меня. Вскрикнув, я пригибаюсь, готовясь к тому, что он вцепится мне в горло или что-нибудь в этом роде. Но птица проносится мимо меня так близко, что задевает щеку своими перьями, а затем устремляется к затянутому тучами небу.
Остановившись перед дверью в корпусе «А», я вновь пытаюсь дозвониться до Анджелы. Ее телефон звонит внутри, а значит, она в комнате. И это невероятная удача.
Я стучу в дверь.
– Да ладно тебе, Эндж. Я знаю, что ты там.
Наконец она открывает дверь. И я протискиваюсь внутрь до того, как она успеет запротестовать. Оглядевшись по сторонам, я понимаю, что ее соседок нет. Это хорошо, потому что вряд ли у меня получится сдерживаться.
– Что с тобой происходит? – выпаливаю я.
– О чем ты?
– Ты еще спрашиваешь? – кричу я. – Хватит юлить. Вся общага обсуждает, как ты «играешь в шахматы» по ночам с Пирсом. Тем, что КурЗ, медбрат общежития, который живет на первом этаже. Блондин, коротышка, немного неопрятный…
Она с улыбкой смотрит на меня, а затем закрывает дверь и запирает ее на ключ.
– Я поняла, о ком ты говоришь, – не поворачиваясь ко мне лицом, говорит она. – И – да, мы встречаемся. Вернее, «играем в шахматы» по ночам.
У меня отвисает челюсть.
Я проспорила Кристиану десять баксов.
Анджела упирает руку в бедро, и я замечаю, что у нее через плечо перекинуто влажное полотенце. На ней спортивные штаны и огромная футболка с эмблемой Йеллоустонского национального парка и изображением форели, а волосы заплетены в длинную косу. Ни обуви, ни носков, ни лака на ногтях рук и ног. Из-за ламп дневного света ее кожа кажется голубоватой, а под глазами виднеются темные мешки.
– Ты в порядке? – спрашиваю я.
– Да. Просто устала. Не спала всю ночь, работая над сочинением по поэме Элиота.
– Но ты не пришла на урок…
– Мне разрешили сдать чуть позже, – объясняет она. – В последнее время столько всего происходит, и я настолько завалена делами, что немного отстала от жизни. Поэтому потратила все выходные, чтобы наверстать упущенное.
Я кошусь на нее. Она явно что-то недоговаривает. Но почему?
– Ты сама-то в порядке? – интересуется она. – У тебя немного безумный взгляд.
– Ну, даже не знаю. На днях объявился отец и сказал, что ему поручили научить меня обращаться с мечом. Мечом Света. И однажды мне придется сразиться с ним за свою жизнь. О, а еще меня преследует видение, как кто-то пытается меня убить, что лишь подтверждает папину теорию. А значит, пора достать меч Света и наточить его поострее. Кстати, Кристиан видит тот же самый момент. Только в его видениях я не держу в руках меч, а валяюсь без сознания, залитая собственной кровью. Так что, вполне возможно, я скоро умру.
Она в ужасе смотрит на меня.
– Вот что бывает, когда не отвечаешь на мои звонки, – плюхаясь на ее кровать, добавляю я. – Все возможное дерьмо падает на чертов вентилятор и разлетается по всем углам. О, чуть не забыла, я ведь только что вновь видела ворона и в этот раз почувствовала окружающую его скорбь. Так что это определенно Семъйяза. Отлично, не правда ли?
Она приваливается к дверному косяку, словно эти новости выбили из нее дух.
– Семъйяза? Ты уверена?
– Да. Можешь не сомневаться.
На ее лбу проступает испарина, а кожа приобретает зеленоватый оттенок.
– Черт, я не хотела тебя пугать, – садясь, говорю я. – Конечно, в этом нет и повода для веселья, но…
– Клара…
Она замолкает, прижимает полотенце ко рту и, сделав глубокий вдох, закрывает глаза. А затем становится еще зеленее.
Все мысли о Семъйязе тут же вылетают у меня из головы.
– Ты… заболела?
Я не болела ни единого дня в своей жизни. Никогда не простужалась, не подхватывала грипп, не травилась едой, не сгорала в лихорадке, не мучилась от боли в ушах или горле. И Анджела тоже.
Потому что обладатели ангельской крови не болеют.
Она закрывает глаза и качает головой.
– Энджи, что происходит? Перестань утверждать, что все в порядке, и выкладывай начистоту.
Подруга открывает рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого стонет и выбегает в коридор, после чего скрывается в ванной, находящейся через две двери. А через мгновение оттуда доносятся звуки рвоты.
Я медленно подхожу к двери ванной. Анджела, дрожа, сидит в кабине перед унитазом и так сильно сжимает его ободок, что у нее белеют костяшки пальцев.
– Ты в порядке? – тихо спрашиваю я.
Она смеется, а затем сплевывает в унитаз и отрывает туалетную бумагу, чтобы высморкаться.
– Нет. Я не в порядке. Ох, Клара, разве это не очевидно? – Она откидывает волосы с лица и смотрит на меня сияющими от злости глазами. – Я беременна.
– Ты…
– Беременна, – повторяет она, и это слово разносится эхом по ванной.
Поднявшись на ноги, Анджела протискивается мимо меня и возвращается в свою комнату.
– Ты… – повторяю я, шагая вслед за ней.
– Залетела. Да. Принесла в подоле. Готовлюсь стать матерью. Жду ребенка. В интересном положении.
Она садится на кровать и стягивает футболку.
Я смотрю на ее живот. Он совсем небольшой, так что на глаз сложно что-то определить, но уже видна небольшая округлость. А от пупка вниз тянется едва заметная темная полоска. Анджела смотрит на меня таким уставшим взглядом, что кажется, она вот-вот расплачется. Анджела Зербино готова расплакаться!
– Что ж, теперь ты все знаешь, – еле слышно произносит она.
– Ох, Энджи…
Я продолжаю качать головой, потому что до сих пор не могу поверить в это.
– Я уже разговаривала с доктором Дэй и еще несколькими людьми из деканата. Скорее всего, мне удастся доучиться до зимней сессии, а затем я возьму академический отпуск. Они сказали, что никаких проблем не возникнет. И Стэнфорд с радостью примет меня в свои ряды, когда я захочу вернуться. Именно так они обычно поступают в подобных ситуациях. – Она смотрит на меня так, словно изо всех сил старается казаться смелой. – Так что я планирую вскоре вернуться в Джексон и жить с мамой. Все уже решено.
– Почему ты ничего не сказала мне? – выдыхаю я.
Она опускает голову и аккуратно кладет ладонь на живот.
– Наверное, мне не хотелось ничего говорить, чтобы не видеть взгляд, с которым ты смотришь на меня сейчас. К тому же, рассказывая что-то людям, ты делаешь это более реальным.
– Кто отец? – спрашиваю я.
И на ее лице
