Катя отошла к стене и стащила с себя водолазку — он опомниться не успел. Тело было белым и ладным, под ребрами трепетал живот. Взгляд невольно прикипел к цветущим конусам маленьких нежных грудок. Бюстгальтер Катя не надела. Ореолы розовых затвердевших сосков покрылись мурашками.
— Помоги, — сказала девушка низким испуганным голосом. Синие глаза наполнились мольбой. — Полюби меня.
Пальцы юркнули под ремень джинсов — скинуть последнюю преграду.
— Перестань.
— Чтобы живой себя чувствовать… — напирала Катя.
Антон приблизился, отвел ее руку от ремня. Как давно он не стоял вот так перед обнаженной, предлагающей себя женщиной? Десять месяцев… или одиннадцать…
— Не хочешь здесь? — Она облизала сухие губы. — Поднимемся ко мне. Я все сделаю, я умею.
— Ну ты что, дура? — беззлобно спросил Антон. — Оденься.
— Сам ты… — Она толкнула его. Отвернулась к окну, оскорбленная. Натянула водолазку, растрепав волосы.
Он потупился. Опешил.
— Грудь некрасивая, да? Плоская? Поэтому не захотел?
— Красивая-красивая. Но ты мне в дочери годишься.
— И? — она сунула руки в карманы, набычилась. — Знаешь, почему ты развелся?
— Знаю.
— И я знаю. Потому, что тебе не подходят ровесницы. Тебе надо молоденькую, чтобы восхищалась тобой, а не пилила. Я бы — восхищалась.
— Не пробовала в семейные психологи податься?
— Ржешь? А зря. Я на тебя с четырнадцати лет дрочу. Сосед…
— Что? — Антон побагровел от смущения. — Так… хорош… — Он оправил штаны. — Забыли, ладно?
— Ну забудь, забудь, — она ухмыльнулась.
«Это истерика, это от страха все», — подумал Антон.
— План такой. Я еду к Ван Хелсингу, а ты — к сестре этого самоубийцы. Раскручиваем обоих по максимуму. Телефон мой запиши…
— В щеку-то хоть поцелуешь меня?
Антон чмокнул ее в уголок губ и неловко похлопал по спине.
— Крутой ты мужик, — грустно сказала Катя.
24
Дом стоял на окраине частного сектора. Основательно сколоченный сруб с двускатной черепичной крышей, синие наличники, просторная веранда. Сразу за забором начинался лес. Стройные сосны устремлялись мачтами в свинцовые небеса. Пахло смолой.
Дорогу подсказал цыганистый мальчишка, ремонтирующий на улице велосипед.
— Семнадцатый дом? Катите до тупика. Вы к дяде Юре?
— Ага.
— Передайте, что маме уже лучше. Спасибо ему.
* * *…Антон поднял ворот и зашагал мимо горы хвороста, пустой будки и пустого загона. Часы показывали два пополудни, но в лесу сумерки не заканчивались. Тени перебегали от дерева к дереву, дразнились, путали. Коренья выковыривались из жирной почвы сырыми отростками, розовыми крысиными хвостами.
«Кто ж ты такой, маг и отшельник?»
Антон вкарабкался по ступенькам. Веранда была захламлена. Плетеные стулья, тумбы, табуреты. Возможно, Марина нашла бы тут что-нибудь ценное. Внимание привлекли клетки. Под навесом болтался добрый десяток заляпанных пометом птичьих жилищ. Клетки ритмично стукались друг о друга на ветру, в них шевелились опавшие перышки.
Антон перелез через стопки слипшихся перестроечных газет. Поискал кнопку звонка — не обнаружив, забарабанил кулаком в дверное полотно. Дверь приоткрылась, скрипнув.
— Эй! — Антон расширил щель.
Из полумрака раздавался щебет.
— Вы забыли запереться.
Антон оглянулся на влажные стволы, дупла и ощетинившиеся сучья. Пожал плечами и переступил порог. Вместе с ним в прихожую просочились тени.
— Юра… Как вас там?
Антон чиркнул пальцем по серванту, нарисовал запятую на пушистом слое пыли. Из коридора он попал в кабинет, тесный от стеллажей. Жидкий солнечный свет припудривал потрепанные корешки книг. За прутьями клетки пела, раскачивая жердочку, лимонно-желтая канарейка — яркое пятнышко в блеклом пыльном мирке.
— Юр…
— Ни с места.
Антон посмотрел через плечо. Из дверного проема выплыл ружейный ствол, за ним сформировалась коренастая фигура.
— Не шути так, дядь.
— А я и не шучу, — буркнул мужчина. Остриженный по-армейски, бородатый, в камуфляжных штанах и куртке с десятком карманов, он напоминал персонажа голливудского фильма, чудака, всегда готового к зомби-апокалипсису. У такого на заднем дворе бункер, а в голове несколько переругивающихся личностей.
— Ты б лучше замки проверял. Дом нараспашку.
— Так надо.
— Кому? Ворам?
— Если запираешься, значит, что-то прячешь. Если что-то прячешь — кто-то посягнет.
Антон не уловил логики.
— Ладно, — признал бородач. — Забыл я запереться просто, разиня.
— Повезло, что я не претендую на твою библиотеку.
— Грабители — это полбеды. Есть зло опаснее.
— И потому ты в лесу окопался? Да хорош. — Антон раздраженно отпихнул ствол.
Мужчина закряхтел и положил ружье на продавленную кушетку.
— Лес не страшен. Он, наоборот, защитит.
— Как к тебе обращаться? Экзорцист?
— Юра я. Смирнов.
— Антон Рюмин.
Обменялись рукопожатиями.
— Как ты адрес вычислил?
— Связи в ФСБ. Так чем ты, Юра Смирнов, занимаешься? — Антон обвел взглядом книжные полки. — Ты — знахарь? Охотник за привидениями?
— Ни то ни другое. — Бородач средних лет больше напоминал институтского преподавателя, попавшего на необитаемый остров и здорово одичавшего. — Я книги читаю. В Интернете стараюсь советы давать. Тем, кто в плохой ситуации оказался.
— Что значит, «в плохой»?
— Когда тебе не верит никто — вот что значит. Когда тебя считают сумасшедшим.
— Специалист по чертовщине?
— Звучит не очень.
— Начхать, как звучит. Ты нам поможешь?
— Я уже говорил Саше. — Смирнов схватил бороду в кулак. — Никто не даст гарантии, что книги правдивы на сто процентов. Можно верить им, если жизни не угрожает реальная опасность. Но если кто-то умирает… риск ошибиться слишком велик.
— То бишь, — сказал Антон, — ты — совестливый. Деньги берешь за свои эзотерические советы, только когда дело не пахнет жареным?
— Я не беру денег, — обиделся бородач. — А вы… вы сами всегда виноваты. Кто вас заставлял баловаться с тем, чего вы не понимаете?
— Да не баловался я. — Антон пощелкал ногтем по клетке. — Дочка моя в беде.
— Ты не присутствовал при обряде?
— Я не дурак.
— Ясно. Ты очутился в радиусе ее влияния. — Бородач подошел к столу — выключенный монитор компьютера отражал кабинет и двух… или трех людей. Двух, бесспорно, двух. — Ты и меня заразишь. — Смирнов опрокинул монитор пластиком кверху. — Это хуже холеры.
— Скажи, как избавиться от нее.
— Как-как? Да никак. Наши предки знали, что можно рядом с зеркалами, а чего нельзя. Ругаться нельзя, есть, спать. Тонкие материи… скважины в иной мир. Существуют слова, произнеси их у зеркала — и…
Смирнов осекся. Антон сунул в бородатую физиономию фотокарточку, вытащенную из кошелька. Аня улыбалась задорно на моментальном снимке.
— Это моя дочь. Смотри, Юра.
— Я… — Смирнов попытался отвернуться. Антон положил руку ему на плечо.
— Смотри внимательно.
— Хорошо, — воскликнул Смирнов. — Хорошо, черт подери.
25
Катин отец погиб за день до ее тринадцатилетия. Обварило паром на комбинате: ожоги, не совместимые с жизнью. Через год скорбящая вдова привела в дом нового мужчину. Идея всеобщей заменимости потрясла Катю. Она не простила маму, и плевать, что отчим был в принципе неплохим человеком, не пил, не обижал ее, старался понравиться. Катя приложила максимальные усилия, чтобы изгнать чужака, а потерпев фиаско — у отчима оказались на редкость крепкие нервы, — ушла сама, перебравшись к тетке, папиной сестре.
Вот так она и очутилась в высотном доме, затесавшемся вокруг мертворожденных цементных каркасов. Так познакомилась с Матвеем, Чижиком, Аней.
Шагая под лысыми кленами, Катя думала, что это было предрешено. Лесенка, ведущая
