Воспоминания о недавней выходке будили стыд и горечь. Действительно, дура. Выставила себя последней шалавой перед Антоном. А он тоже хорош, лицемер. Разве не кидал на нее украдкой заинтересованные голодные взгляды? Разве не желал того же, что она? Если да, то почему отступил?
А говорят еще, женскую логику сложно постигнуть.
Катя перебежала дорогу. На перекрестке случилась авария. «Жигуль» поцеловался с «опелем» — оба автомобиля сложились гармошками. Полицейские оттискивали зевак за обочину. Лужица яркой крови отражала облака.
Очередной знак — Катя поежилась в полушубке. Подняла воротник и быстро прошагала мимо автомобилей и клубящегося пара.
Вероника, как и договаривались, ждала в кафе. За барной стойкой сверкало начищенное зеркало. Невзначай отгородившись пятерней, Катя направилась к единственной посетительнице.
На фотографиях в социальной сети Вероника была стройной и веселой. За годы офлайна она располнела, огрубела, чудовищно состарилась. Вместо длинных каштановых волос — пепельное каре, солнцезащитные очки в половину лица.
— Привет. — Катя села за стол. Попросила у подошедшей официантки кофе. Вероника пила зеленый чай. В непроницаемых стеклах отразилось лицо собеседницы. Хотелось сорвать дурацкие очки.
— Мы созванивались…
— Пишешь статью о городских легендах?
Катя удрученно качнула головой.
— Я соврала.
— Я догадалась. Кто-то умер?
— Двое, — сказала Катя. За окнами курсировали прохожие, шелудивый пес облаивал место ДТП.
— Что произошло? — Кате почудилась алчность в вопросе. Так бабки у подъезда жадно смакуют детали семейных трагедий. — Самоубийства? Инфаркт?
— В яблочко. Инфаркт и самоубийство.
— Когда вы ее вызвали?
У Кати зудела кожа, чесался скальп. Как много людей в городе, в стране знают о существовании Пиковой Дамы? Десятки? Сотни? Почему тогда не трубят о ней на каждом углу?
— Одиннадцать дней назад.
— Она не спешит. — Короткий толстый палец прогулялся по кромке чашки. — С нами она разобралась быстро.
— Вы вызвали ее, да? Дверь, лесенка, свеча?
— Мой брат вызвал. И его девушка. Они увлекались всякого рода мистикой. Ночевали на кладбище, проводили спиритические сеансы, зачитывали заклинания из древних книг. Дурачье. — Вероника ухмыльнулась, продемонстрировав зубы в коричневом налете.
— И что случилось? — Катя заранее знала ответ.
— У них появился личный парикмахер — вот что. Ночной парикмахер.
Официантка принесла кофе. Кате никак не удавалось разорвать пакетик с сахаром. Она всматривалась в Веронику, и догадка обжигала крапивой.
— Вся их готическая спесь куда-то запропастилась, — жестко выговаривала Вероника. — Три дня… и Оли не стало.
— Девушки брата?
— Да. Внутримозговое кровоизлияние, сказали врачи. Но знаешь, что странно? Помимо того, что семнадцатилетнюю девочку убил инсульт? Ее родители владели парикмахерской. Олю нашли в кресле перед зеркалом. Она пришла туда ночью, чтобы умереть. И она была седой как лунь.
Катя активно зачесала затылок. Создалось впечатление, будто кто-то гладит ее по волосам. В зеркалах бродили сонные официантки. Очки отражали раздвоенное Катино лицо.
— Все объяснили самоубийство брата тем, что он не пережил смерть возлюбленной. Но я-то видела.
— Видели?
— Ты знаешь, о чем я. Тощая тварь в черных лохмотьях. Лысая, оплетенная щупальцами.
— Она преследовала и вас?
— Повсюду. Не только в зеркалах, но и в лужах, витринах. Однажды я увидела ее в маминых глазах.
— О господи, — простонала Катя.
— Христианский Бог здесь ни при чем.
Катя залпом выпила кофе.
— Вас было трое? На ритуале?
— Меня там не было.
— Но… почему тогда вы видели Даму?
— Это как чума, — с ледяной улыбкой сказала Вероника. — Больные заражают здоровых. Я подхватила заразу от брата.
«А Антон, — подумала Катя, — от нас».
— Ты ведь слышала ее колыбельную? — Вероника сложила губы трубочкой и засвистела тихо.
Катю бросило в жар.
— Хватит. Пожалуйста, прекратите.
— Если ты пришла меня заражать повторно — зря стараешься. У меня иммунитет.
— Я пришла за помощью. Как вы избавились от Дамы?
— Я прибегла к радикальным методам.
Катя посмотрела на телескопическую трость, прислонившуюся к стулу. — Вы… вы, что…
Вероника сдвинула очки на лоб. Пустые глазницы были неглубокими и розовыми, как нутро морских раковин.
— Я выколола глаза спицами. И советую тебе сделать так же. Пока оно не пустило метастазы. Пока не нужно протыкать и барабанные перепонки.
Катя встала, врезавшись коленями в стол. Слепая девушка хмыкнула.
— Больно будет лишь поначалу. А потом — свобода и мрак.
26
У опрокинутого компьютера стояла фотография в простенькой пластиковой рамке. Кучерявый мальчик в шляпе мушкетера позировал, прижимая шпагу к груди. Нос и надбровные дуги указывали на кровное родство с бородачом.
— Твой сын?
— Да, Олежка. — Смирнов вальсировал на шатающемся стуле, шарил по верхним полкам.
— Не живет с тобой?
— Не живет…
— А зачем столько клеток на веранде? — Антон пощелкал по прутьям — канарейка посмотрела темной пуговкой глаза.
— Ты любопытный, да?
— Поддерживаю диалог.
— Раньше у меня был десяток птиц. — Смирнов спрыгнул со стула, хлопнул о стол картонной папкой. — Осенью сдохли все, кроме Лолы.
— Лола, — улыбнулся Антон.
— Чертовски сообразительная барышня. Все чувствует.
Антон вспомнил вдруг, что Аня много лет выпрашивала себе питомца. Собаку, кота, хомячка — кого-нибудь. А они с Маринкой отнекивались, кормили обещаниями. Минуту назад он вышел на крыльцо и позвонил бывшей. Марина сказала, все хорошо, идут в японский ресторан.
— Будьте осторожны, — напутствовал Антон, наблюдая за мглой, клубящейся среди сосен.
С севера наползали тучные стада облаков.
* * *— …Что это? — спросил он, кивая на папку.
— Мое хобби. — Смирнов откинул картонную створку. — История Пиковой Дамы.
Антон придвинулся ближе, впитывая каждое слово. Собеседник извлек желтоватый снимок позапрошлого века — кажется, такие назывались «дагеротипиями». Снимок запечатлел двухэтажное здание, окруженное соснами. Лепнина, дымоходы, выпуклые тяги. У террасы застыла телега.
— Ее имя — Анна. Тезка вашей дочурки. Анна Верберова. Дворянка в первом поколении — по браку, — супруга пожилого графа. Овдовев в восьмидесятых годах девятнадцатого столетия, разорилась. Дом, — Смирнов постучал ногтем по сфотографированному фасаду, — пришел в запустение. Чтобы сводить концы с концами, Вербе-рова основала сиротский приют. Не о милосердии речь. Зато государство выдавало пособие. А сироты… часто умирали в этих стенах. Есть оккультная версия, что она поклонялась сатане, приносила жертвы силам зла.
— Она убивала детей?
— Сначала топила в ванне. Огромной такой, с ножками в виде львиных лап. И пела колыбельную, погружая малюток в ледяную воду. Позже она соорудила в подвале крестообразную купель и топила детей там.
Антон поежился, вспомнив мелодию, звучавшую сквозь шум радиопомех. Трескучую песню безысходности, колыбельную ночи и тайги.
Канарейка клевала зерно из кормушки.
— А откуда известны эти подробности?
— Одному ребенку удалось сбежать. Он рассказал соседям о зверствах, творимых в приюте.
— И Верберову арестовали?
— Нет. Крестьяне свершили самосуд. Пока кто-то ехал за жандармами, компания подвыпившей молодежи ворвалась в дом. Судя по полицейским отчетам, они поймали маньячку в подвале, возле плавающего в купели бездыханного ребенка. Ее избили, обрили наголо и четвертовали. Ты знаешь, что такое «четвертование»?
— В общих чертах.
— Ее привязали к четырем лошадям и разорвали на четыре части.
— Поделом, — сказал Антон.
— В процессе обыска полиция выкопала из подпола девятнадцать трупиков.
На дагеротипии усатый мужчина в форме изучал вспаханную лопатами землю.
— Так
