40
Створки лифта разомкнулись, выпуская на этаж.
По пути к подъезду мама вспомнила, что холодильник пуст, и отлучилась за продуктами, попросив Катю посидеть с Аней десять минут.
Аня отперла дверь. Она соскучилась по квартире, знакомой и родной обстановке. И квартира будто обрадовалась ее возвращению: закапал кран, забурчал холодильник. Клён приветливо поскоблил ветвями по карнизу.
Даже филиал маминого музея — гостиная — не выглядела мрачно.
Девочки прошагали на кухню. Им многое предстояло. Не самое приятное, жизнь — отнюдь не фильм с хеппи-эндом. Например, похороны Чижика. Но думать об этом сейчас не было сил. Катин телефон басил мясистым хип-хопом. Дабы отпраздновать победу, Аня смахнула с чайника полотенце и водрузила посудину на плиту, попутно отразившись в нержавейке.
— Сколько лет твоей маме? — спросила Катя.
— Тридцать шесть. А что?
Катя накрутила на палец локон.
— Не понимаю я мужчин.
— Каких мужчин?
— Которые выбирают старух вместо молодых красивых девушек.
— Ты о чем? — недоумевала Аня.
— Мысли вслух.
Объяснений не последовало. Пожав плечами, Аня отворила ящик. Нож для резки овощей упал к ее ногам. Она нагнулась, положила нож возле мойки и достала чайные пакетики.
За окнами опять посерело.
— Вот ты, — сказала Катя. Она вынула из сумочки пудреницу и помаду — ту самую, которой Аня дважды рисовала дверь на зеркалах. Катя красила губы, глядя в зеркальце. — Представь, что ты — мужчина.
Аня отвела от пудреницы обеспокоенный взгляд.
— Допустим, представила…
— Ты бы кого выбрала: меня или какую-то чопорную помешанную на своем бизнесе тетку?
— Тебя… — Аня сказала первое попавшееся: ее больше волновала пудреница в руках подруги.
— Что? — выгнула бровь Катя.
Состроила угрожающую гримасу и повернула зеркальце к Ане.
Та рефлекторно отпрянула.
— Да не бзди ты.
Чайник запыхтел. Ветки скребли жесть.
— Я не бжу. Не бздю.
— Сказано же: ушла она.
Аня разлила кипяток по чашкам, опять спихнула на пол нож. Отнесла чай подруге. Катя закрыла пудреницу и выключила музыку.
— Как считаешь, — спросила, хитро щурясь, — могла бы я стать твоей мачехой?
— Мачехой? — Аня рассмеялась. — Что за бред?
— Да так… шутка.
Аня поискала глазами нож. Деревянная рукоять торчала из-под холодильника. Она встала на колени. Белоснежная дверца отразила Анино лицо. Она всмотрелась в пластик.
— Эй, ты чего? — спросила сзади Катя.
— Ничего.
— Я же прикололась про мачеху.
Аня наклонила голову к плечу, следя за тем, как повторяет ее позы зеркальный дублер.
— Малая, ты там уже минуту стоишь. Не пугай меня.
Аня подобрала нож и стиснула в кулаке. Кто-то посторонний подумал внутри ее головы:
«Я даже не начала тебя пугать, сука».
41
— Развалюха долбаная. — Антон открыл дверь, впуская в салон запах сырой земли и палой листвы.
— Ничего, — сказал Смирнов. — Я не тороплюсь.
Антон гадал, заявил ли хозяин об угоне автомобиля. С уходом демонов не сгинули, увы, житейские проблемы. Напротив, их стало гораздо больше. Увещевать разъяренного Глебыча. Спасать мастерскую. А Марина? Столько всего надо отремонтировать — и речь не про машины. У него появился шанс заново склеить отношения. Научиться быть счастливым — сложнейшая из наук.
«И побриться», — прибавил он мысленно к перечню срочных дел. Потер щетину, вылезая из «вольво».
Моторный отсек окутало облако пара.
— Закипела, дрянь. — Антон огляделся.
Странная тяжесть навалилась на плечи, испарина выступила под одеждой. Он узнал это место. Переплетение ветвей, влажно поблескивающие стволы осин, мусор в траншее и болтающийся на полосатом ограждении моток проволоки. Здесь он припарковался вчера, разговаривая по телефону с Мариной. И здесь видел Пиковую Даму — в буреломе за отбойником.
«Не дури, — воззвал он к здравому смыслу. — Эти дебри одинаковые везде, ты ошибся».
Но торчащие так и эдак сучья, ощетинившийся кустарник, узкие дупла говорили об ином. Вон там стояла ведьма, а из магнитолы играла ее колыбельная.
Антон прислушался, но уловил лишь шорох хвороста и карканье ворон.
— Все в порядке? — спросил Смирнов, опуская стекло.
Он тоже казался напряженным и тоже то и дело косился на осины.
— Конечно. — Антон разогнал рукой пар. Склонился, скрестил на груди руки. Под капотом на воздушном фильтре лежало разрезанное кусачками кольцо. Металлическая буква «с», инкрустированная красным камушком.
«Как оно тут очутилось?» — задрожал Антон.
Он вытащил безделушку, брезгливо, как дохлятину.
— Предвестник, — сказал Смирнов, подходя.
Его взор бегал по деревьям.
— Разве Катя не выбросила кольцо в форточку?
— Выбросила. А я выбросил второй раз — на выезде из поселка.
— Но тогда… — Антон не хотел принимать правду. Он вперил взгляд в Экзорциста, выпрашивая опровержения. — Ты же сказал, что все кончено.
— Простите, — горько ответил Смирнов. — Нам надо срочно найти вашу семью.
42
— Малая, что случилось?
Аня не реагировала. Стоя на коленях перед холодильником, она тихонько стукнулась лбом о дверцу. Катя нахмурилась, отставляя чашку.
— Анют, прекращай, а? Не нужен мне папка твой, не претендую. Это мой загон был, очень дурацкий. Я же понимаю, что он вас любит.
Аня толкнулась головой в японское чудо техники. Катя не заметила, когда она успела подобрать нож. Ударяясь о холодильник, Аня одновременно тыкала лезвием в паркет.
— Вот теперь мне реально страшно.
Катя встала у дверей. Воспоминания замельтешили лошадками вышедшей из-под контроля детской карусели. Слепая Вероника снимает очки, демонстрируя выскобленные глазницы. Матвей плавает в медном гробу, через край перехлестывается жижа — это сцена из сна, но она невероятно яркая. А вот уже реальность: дача Рюминых, адская ведьма пляшет и двоится в зеркале. Щупальца опутывают комнату, но Катя ковыляет к окну через мрак…
Они же победили… отреклись от Пиковой Дамы…
А Анька просто так шутит. Мстит за дурость про мачеху. Поделом заигравшейся в стерву Катьке…
— Малая, кончай, а?
Катя протянула к девочке руку, но, помешкав, убрала. Нож, звякая, вклинивался между досок. Острые лопатки проступали под кофтой. Аня издавала еле слышное скрипучее мычание.
Деревенея, Катя нашарила пудреницу, открыла щелчком. Коричневая пыльца просыпалась, выпал спонж. Катя медленно повернула пудреницу к мойке, так, чтобы в зеркале отразилась подруга.
У холодильника сидела женщина в черном рубище. Руки были костями, облепленными дряблой плотью. Кожа в струпьях и бляшках, лысый затылок, лишь у основания шеи сохранился пепельный локон.
Шея женщины сморщилась, голова поворачивалась. На лице были написаны злоба и вырождение. Воронки глазниц уходили вглубь черепа… вглубь миров, в бездны ада. Ножницы щелкнули.
Чик. Чик.
Катя выронила пудреницу, а Аня прыгнула вперед, словно дикая кошка. Отталкиваясь тремя конечностями, одной рукой она водила в воздухе, малюя ножом петли. Катя врезалась в стол, закричала. Разминулась с лезвием на считаные миллиметры. Сталь отразила перекошенное лицо Ани, остекленевшие пустые глаза. Разум покинул ее: девочка стала вместилищем для тьмы и извивающихся щупалец.
Аня атаковала, оскалив зубы. Нити слюны свисали с подбородка. Катя пнула девочку кедом в живот. Та опрокинулась на спину, но тут же перекувыркнулась и поползла, быстро-быстро цокая лезвием в пол, подтягивая себя сталью и растопыренными пальцами.
Катя бросилась в коридор, но цепкая рука поймала за щиколотку и дернула с
