В эту секунду оконные стекла взорвались осколками, не выдержав напора, и ветер вторгся в палату, засыпая все мусором и песком.
45
Катя превращала гостиную в убежище, в гнездо. Приволокла из спальни комплекты постельного белья: тетин запас. Орудовала молотком, вбивая гвозди забинтованной рукой. Помещение сузилось. Простыни закрыли мебель, стены и окна. Наволочка зачехлила люстру. Скотчем Катя заклеила экран мобильника, боек молотка, пластиковые бутылки с водой. Вышвырнула за тряпичную ограду агатовый браслет. Прочь все, что может отражать!
Тетя застряла в гостях. Буря норовила разрушить бетонные остовы и саму вселенную. Рифленые заборы падали в лужи, лысые каштаны кланялись надвигающемуся ужасу. Дождь заметал вымершее шоссе и заболоченное поле.
Катя села в кресло. Поставила на колени глиняную миску с сухарями.
«Пока не поздно, — шептало в голове, имитируя голос слепой Вероники, — выдерни гвоздь из оконной рамы и выколи свои чертовы глаза. Я не гарантирую, что в вечной тьме ты не увидишь Пиковую Даму, но хотя бы попробуй спастись».
Катя хлопнула себя по лбу, прогоняя гадкий мучивший шепоток.
В полированном подлокотнике кресла ползала жирная зеленая муха. Не по дереву, нет. Внутри. Катя взвилась, обмотала синей пахучей изолентой подлокотники.
В коридоре щелкали ножницы.
Катя зажмурилась, пожелав себе дожить до рассвета.
46
Пиковая Дама была рядом. Старый больничный лифт гремел суставами, спускался вниз, а она носилась вокруг Рюминых: вихрь на серебристых стенках кабины. По железным листам ползли и извивались щупальца, соединялись узлом на потолке.
— Игнорируй ее, — велел Антон.
Легко сказать! Марина потупилась в пол, будто в полуметре не кишел ад, долина смертной тени не разворачивала крылья. Аня больше не сопротивлялась. Тряслась на отцовских руках: у нее снова начался припадок. Слюна запятнала хирургический халат. Запястья и щиколотки девочки были сцеплены обрезками простыни. Разрывая зубами ткань, Антон вспомнил, как пришел в родильное отделение и застал семью дремлющей. А по палате пикировали божьи коровки.
«К счастью», — сказала потом Марина.
Их ребенок был особенным — жучки это знали и пришли ее навестить, волхвы насекомого мира. И ведьма знала, потому с такой злобой присосалась к Ане.
Дочь выглядела совершенно истощенной, но весила словно на несколько килограммов больше, чем вчера. Не принадлежали ли эти килограммы подселившемуся демону?
Но демон или нет, а Антон целовал горячий лоб и крепко держал бесценную ношу. Его любовь сводила тварь с ума, заставляла метаться по кабине.
Лифт отворился. Технический этаж был готовой декорацией для уровня компьютерной игры. Матовые стены из толстых стеклянных блоков покрылись каким-то жирным желтым салом. Ящики и поддоны валялись под ногами. Пронумерованные кастрюли, огрызки капельниц. Зато лампы горели ровно, и вой ветра остался наверху.
— Юра!
— Сюда! — позвал Смирнов.
Рюмины распахнули двустворчатые двери. Операционную заливал белый электрический свет. Ни о какой санитарии речь не шла. Побелка отслаивалась, кафель висел на соплях. Бетонная крошка устилала коробки и торчащий посредине помещения допотопного вида операционный стол — металлическую лежанку.
— Она напала на медсестру, — сказала Марина.
— Не прячется, значит.
Антон с величайшей осторожностью передал Смирнову дочь. Экзорцист уложил Аню на стол, убрал локон, прилипший к впалой щеке. Закрепил на груди и бедрах ремни.
— Времени мало, — сказал он.
Из Аниного горла вырвался стон, похожий на скрежет пилы. Или на треск веток валежника, сквозь который продирается кто-то.
— Что это? — Марина заметила сверток в руках Смирнова. Он раскладывал вдоль трепещущего тела девочки шприцы, дефибриллятор, портативный кардиограф. — Что вы задумали?
— Боюсь, вам не понравится.
Смирнов подсоединил электроды.
— Папа…
Антон склонился над дочерью. Конвульсии прекратились. Аня смотрела в пустоту покрасневшими глазами, ей было явно тяжело контролировать веки.
— Я здесь, зайчик.
— Папа, где мы?
«В подвале, — шепнул внутренний голос, — вместо того, чтобы отдать тебя профессионалам, возимся в подвале с бывшим терапевтом и по совместительству психом».
Этот умный вкрадчивый голос пытался дезориентировать, внушить сомнения. Вился мухой над умирающей надеждой.
— Мы в хорошем месте, — вслух сказал Антон. — И мама тут.
— Солнышко мое. — Марина погладила дочь по волосам.
— Давайте уйдем, — попросила Аня тихо. — Папочка, мне очень страшно.
— Обязательно. Но прежде мы вылечим тебя.
— Я уже здорова. Давайте уйдем…
— Не разговаривайте с ней. — Смирнов отстранил родителей от лежанки. — Это не ваш ребенок сейчас.
— Он врет! — закапризничала Аня. — Ему завидно, что у вас есть ребенок. А его сын… — Тварь на столе ухмыльнулась губами Ани: — …Его сын сдох в муках. И умирая… слышишь, папочка? Умирая, он видел в окнах проносящегося мимо поезда МЕНЯ!
Аня выгнулась дугой. Слюна брызнула веером. Затрещали путы.
— Ты не причинишь мне боль, — сказал Смирнов. — И ты меня не остановишь.
— Причиню, — задергала ножками Аня. — Ой, причиню! Спорим? Папа выпьет залпом бутылку пива, если я проиграю. Он любит пиво. И коньяк. И водку. Скажи, папа!
Антон тряс головой. Марина закопалась лицом в его футболку и плакала.
— Он дурной отец, — доверительно сообщила Аня Смирнову, наполняющему шприц бесцветным раствором. — Его папа тоже был дурным отцом и алкоголиком. Яблоко от яблони! Qualis pater talis filius! Не плачь, мамочка. Поезжай в Москву и купи мне гроб. Дорогой ореховый гроб, пусть стоит в твоей гостиной, эгоистичная тупая дрянь.
— Где моя дочь? — проскулила Марина. — Что ты с ней сделала?
— Она купается! — заверещало чудовище на столе. — Такая холодная вода! Такое хорошее место! Здесь мальчик умер во время операции… — От улыбки во все лицо лопались белые губы. — Умер! Умер! Умер! А врачи скрыли медицинскую ошибку. И второй мальчик умер, кровью истек. Дай ножницы, я покажу!
Волнистый локон соскользнул с виска и полетел на грязный пол. За ним посыпались целые клочья волос.
— Это все трюки, — холодно сказал Смирнов. Повернулся к родителям: — Гадина не отстанет от Ани, пока та жива. Я попробую удалить Пиковую Даму, но есть сложность. Я вколю сильный токсин, вызову фибрилляцию желудочков. Сердце остановится. В состоянии клинической смерти…
Будто пучок ножей вогнали под ребра Антона. Он захлебнулся от ужаса.
— Нет! Я не позволю!
Смирнов продолжал спокойно и твердо:
— Она умрет и так и этак. Но в состоянии клинической смерти Дама бросит ее тело. Три минуты, я обещаю, три минуты — и я реанимирую ее. Все процессы обратимы.
— А если нет?
— Антон! — закричала шокированная Марина. — Мы уходим! Мы не дадим ему убить нашу дочь! Он же ненормальный!
— Она у вас не спросит, — сказал Смирнов. Он смотрел в глаза Антона. Голова готова была взорваться изнутри, как переспелая тыква. Оросить кафель мозгами. — Как только вы срежете веревки — Дама убьет и вас, и носителя.
— Ты не доктор, — прохрипел Антон.
— Дама паразитирует. Она уничтожит объект и переметнется в новое тело. Аня здоровая, молодая. Да, опасно, но я смогу запустить сердце снова.
Антон разразился отборной руганью. Впился в щетину ногтями, зарычал.
— Рычи, папочка. Как собака рычи! Ав! Ав! Полай для меня, поможет!
— Вы рискнули бы собственным сыном? — спросила Марина, хватая Смирнова
