…Которая приоткрылась, заставив сжаться.
Темная фигура вошла в комнату и содрогнулась при виде застывшей Оли. Клацнул выключатель — лампы зажглись под потолком.
— Блин! — воскликнул Кирилл Юрков. — Я чуть не обосрался!
Соня заворочалась, замычала. Алиса заслонилась пятерней, выругалась витиевато.
За Кириллом в девичью проскользнул долговязый Женя.
— Я уж думал, это призрак княжны Таракановой.
Оля понуро села на койку. План полетел к чертям собачьим.
— Тише вы, — цыкнула Алиса. Черная футболка с логотипом какой-то агрессивной рок-группы задралась, оголив стройные белые бедра. Женя мазнул по ним алчным взором. Алису это нисколько не смутило. — На весь этаж орете как резаные.
Кирилл запер дверь.
— Я не понял, а чего мы спим? А как же тусэ? Оля вон, умница, во всеоружии. Подъем, подруги боевые.
Соня закуталась в одеяло и терла веки кулачками.
Кирилл выгрузил на стол бутылку мартини, сочные яблоки, контейнер с клубникой.
— Ого, — оценила Соня.
— Все лучшее — детям! — Кирилл неосознанно повторил присказку папаши.
Исподтишка он рассматривал новенькую девчонку. Не жгучая красавица, какие ему нравились обычно, не Ева Грин или Пенелопа Круз. Плоско-вата, худа, почти что серая мышка… но ее густые каштановые волосы… мягкая линия скул… а главное, глаза, большие, серые, кипящие жизнью. Она была синонимом фальшивой и искусственной Дианы. Синоним — это ведь означает «противоположность»? Вроде да…
Соня думала о клубнике, Женя — о том, что, если край Алисиной футболки задерется еще на сантиметр, он увидит трусики. Наверняка черные — любимый цвет Алисы.
Оля думала о захлопнутых дверях. Присутствие Кирилла слегка реабилитировало этот поздний вечер, но Оля ужасно не любила, когда что-то двигалось не по плану.
— Организуете тару?
Соня вынула из ящика чашки, блюдца и одноразовые стаканчики. Кирилл все поглядывал на Олю.
— А ты что? Свинтить хотела?
Оля мотнула неопределенно гривой. Алиса хмыкнула:
— Да она уже на уроки собралась.
Как всегда в веселой компании, Оля стушевалась, замкнулась. Расслабиться она умела лишь в кругу подружек, с которыми общалась с детства.
— Я кое-что дома забыла, — солгала она.
— Вибратор? — Алиса блеснула ровными зубками. — Сгоняй, мы подождем.
«На Игорька моего позарилась, сучка?»
«Друг она мне или враг? — озадачилась Оля. — Никак не пойму…»
— Бухнем, — сказал Кирилл безапелляционно, — а потом пойдешь.
Оля отказалась от протянутого стакана. Кирилл настаивал, но она не приняла подношение и забилась к стене. Соня — с клубникой — расположилась на подоконнике. Женя — возле Алисы. Алиса курила электронную сигарету, выпуская облака пара.
— Вкусно пахнет, — сказала Соня, — ванилью. Сейчас бы торт с ванилью навернуть!
— Дерьмо, — буркнула Алиса на вейп, — для гомиков. Я нормальные сиги экономлю. До пятницы невыездная, а в этой дыре фиг достанешь табак.
— Дай мне, пожалуйста.
Женя затянулся, закашлял надсадно.
— Школота!
— Не в то горло попало…
— Ночью убегать не вариант, — сказала умудренная Алиса Оле, ладонью разгоняя пар. — Хотя… есть один способ.
— Лучше вообще не убегать, — заметил Женя, откашливаясь.
Алиса окольцевала рукой его шею, взъерошила нестриженые патлы. На внутренней стороне ее предплечья Оля различила татуировку: пылающее сердце.
— Добби! Ну если надо человеку! Наш долг — помочь ему.
Кирилл смаковал полусладкое вино и благостно улыбался.
«Красивая у него улыбка», — невольно подумала Оля.
— Я бы тоже сбежала, — вставила Соня, облизывая пальцы.
— Только между прутьями ограды не пролезешь, да?
Оля удивлялась, что Соня не обижается на злые уколы подруги.
— Сонь, — промолвил Кирилл серьезно. — Мы бы все сбежали. Кроме Добби…
Оля поглядела вопросительно на Женю. Тот пояснил, откидывая со лба челку:
— Я победил в конкурсе и получил грант.
— То есть, — спросила Оля, — ты тут добровольно?
— Магия! — закатила глаза Алиса. — Она говорящая!
— Ну да, — кротко ответил Женя. — На самом деле тут круто. Взять картины. Все считают, что это — дешевая мазня, но мы с Игорем Сергеевичем выяснили: их автор — Яков Всеволодин, российский художник, он дружил с Бенуа и Серовым…
— Херовым, — сказала Алиса.
— …А панно делал по заказу хозяина известный петербургский мастер Иван Странник. Он был одним из немногих русских пассажиров на «Титанике».
— Выжил? — заинтересовался Кирилл.
— Не-а.
— Да хоть Ди Каприо, — не впечатлялась Алиса. — Уродство же.
— На вкус и цвет… или вот, лес. Можно изучать лесных обитателей…
— Мой папа был биологом, — сказала Оля. — Он исследовал древних моллюсков.
— Круто! — воскликнул Женя.
Алиса демонстративно зевнула.
— Им плевать. — Женя окинул взором ребят. — Им дают уйму возможностей. Учись! Развивайся! А они только жалуются.
— Добби. — Кирилл пододвинулся к Оле. — Че ты ей на уши присел? Ольчик, если он будет тебя доставать, обращайся ко мне.
«Какой же он… — Соня мысленно подбирала слова. — Сладкий, как вино и клубника. Аппетитный. Какие у него кисти красивые…»
Она ела яблоко и пожирала Кирилла глазами. Знала, что он в жизни не обратит на нее внимания, кое-как смирялась с этим, но с собой ничего поделать не могла. Ревность накатывала волнами, потрошила, заставляла сипеть сквозь стиснутые зубы.
А не было бы лишних килограммов? Жирных боков, целлюлита, мерзких складок? Запал бы на Соню Карбышеву Кирилл? Обнял бы, прикоснулся к нежной коже губами, взял на руки?..
— Ты про способ говорила, — напомнила Оля.
Алиса наклонилась вперед.
— Короче, записывай. Утром во время первого урока приезжает машина с продуктами. Отсосешь у водителя — он тебя подвезет.
Кирилл, Женя, Соня рассмеялись дружно.
— Ха-ха, — кисло сказала Оля, но через мгновение улыбнулась.
— Ну или можно спрятаться в кузове, — закончила Алиса. Она прихватила со стола стаканчик и протянула Оле. — Но это слишком просто.
«К черту! Почему бы и нет?»
Помешкав, Оля взяла стакан. Вино было терпким, душистым, с привкусом абрикосовой косточки.
— За нашу тюрьму! — провозгласила тост Алиса.
* * *В чащобе заухала траурно сова. Крикнула крылатая и пернатая охотница, атакуя мышь-полевку.
С картин забытого художника Якова Всеволодина…
(он умер в тысяча девятьсот пятнадцатом году: приставил к горлу канцелярский нож и разрезал себя от уха до уха)
…взирали арлекины, псы и мертвяки.
Артем прошмыгнул под приколоченной доской, телом растолкал пластиковый занавес… и очутился в северном крыле.
— Сыночек, — выдохнули огромные легкие.
Перед мальчиком простиралось царство теней. Большинство окон было закрыто ставнями. В слабых лучиках лунно-фонарного света кружились пылинки. Потолок вздымался над головой, весь в наростах, в коконах мрака. Бесформенные ульи громоздились по углам. Под подошвами хрустел мусор. Мешки… строительные леса… висящие полотна полиэтилена… Опешивший Артем обшаривал глазами пространство. Рука сжала дверной косяк. Он боялся, что, как только отпустит опору, мрак засосет его в свою пасть.
Северное крыло ухало совой, кряхтело, шипело. Капли гулко разбивались о пол. Паркетины торчали, как клавиши взорванного пианино. Были еще портновские манекены — безрукие, безногие, безголовые. Нагоняющие жуть болванки на штырях. Наверняка были и крысы…
— Сыночек…
Полиэтилен шелохнулся.
Артем подумал, что это паук имитирует мамин голос. Глупая, глупая мысль, но она прилипла репейником…
Как можно спутать?
— Мамочка!
Его тоненький писк взбудоражил источник шороха. Зашуршало сильнее, громче, ближе. Тени затанцевали. За мутной пленкой проступила фигура. Высоко поднятые плечи и прижатые
