— Нет, Жень, — зачем-то обдумав вопрос, сказала Оля. — Она умерла.
— Черт, — сказал Женя. — Мне жаль, реально.
— Ему внимания хочется. Эгоист хренов.
— Он — ребенок, — сказал Женя.
— Ну-ну. Пожил бы ты с этим… «ребенком».
— Что происходит? — Алиса с опозданием спустилась в холл.
Оля смотрела на парадную дверь и думала о щебневой дороге, остановке, ночном автобусе… а потом — о родной квартире, горячей ванне с пеной и компьютере. О доме, где не висят уродливые картины в позолоченных рамах и пол не загажен крысиными и ежиными катышками.
— Малой сбежал в северное крыло, — пояснил Кирилл.
Он направился за Олей к покачивающемуся пластику. Соня не отставала.
— Эй, — замялся Женя. — Нам туда нельзя.
— Льзя. — Алиса протиснулась мимо, зацепив пышной грудью. — Иди, Валентине Петровне пожалуйся, Добби.
— Я не стукач!
Цепочкой они пронырнули под приколоченную доску. Алиса присвистнула. Луч елозил по строительным лесам и безголовым манекенам. Оля ожидала, что крыло будет копией двух боковых крыльев, но вместо узкого коридора перед ней чернел громадный грот, словно не построенный, а выдутый промозглым ветром в граните мрака.
Артем не смылся далеко. Он дергал за ручку запертой двери, украшенной резным орнаментом.
«Ладно, — подумала Оля. — Я понимаю, почему твой батя тебя бросил».
Кто-то бродил за колыхающимся полиэтиленом. Призрак мистера Квинта? Чудовище Мэри Шелли?
«Брось, это только сквозняк и тени от фонарика».
— Всыпала бы я тебе!
Артем поежился, но от дверей не отступил. Ребята подошли, ногами разгребая мусор и куски паркета.
— Спать иди, дурачок!
— Я бы на вашем месте…
Что сделал бы на их месте Женя, они так и не узнали. Кирилл подергал ручку узорной двери, плечом испытал на прочность, отстранился… и ударил подошвой в полотно. Засов хрустнул — дверь распахнулась в кромешную темень.
— Ого, — пробормотал Кирилл.
Шестеро гостей столпились на пороге тайной комнаты. Сценка из книжек про сыщицу Нэнси Дрю, зачитанных юной Олей. Соня и Артем подумали о фильмах про Гарри Поттера. Оля подумала о лаборатории Виктора Франкенштейна. Кирилл подумал о сокровищах, а Женя — о библиотеке Ивана Грозного. Алиса подумала об учителе истории: как сладко было бы заманить его сюда.
Пока они светили вниз, в открывшиеся пустоты, — Артем посеменил по каменной лестнице.
— Да стой ты, идиот!
— А твой братишка чокнутый, — сказала Алиса.
— Я знаю.
Несколько лучей ткнулись во тьму. Воспитанники интерната спустились по шести выщербленным ступеням и остановились, обалдевшие.
Полуподвал был втрое больше холла. Он тянулся метров на тридцать. И каждый этот метр был заставлен чем-нибудь. Тут громоздились горы хлама, сносимого сюда десятилетиями, стояла мебель, покрытая толстым слоем пыли: серванты, трюмо, столы и старомодные стулья. На них так и сяк были навалены вещи. Ночные горшки, зонт, подсвечники, ведро, обрезки ткани, каминные часы без стрелок, манускрипт в металлическом окладе, шахматы, оловянные рюмки, ступа, вазы, щипцы. На сервантах лежали головы… тряпичные и из папье-маше. В пустых глазницах роились прусаки, волосы чуть шевелились от сквозняка. По сомкнутым губам сломанной куклы вальяжно полз слизняк.
— Вернись, — сказала Оля, — или тебя слопают пауки.
Не помогло. Артем торопился на зов, который слышал он один.
Лучи скрещивались, разъезжались, выхватывая из мрака то колонну поросших грибком книг, то полусгнившую буковую маску, то облупившуюся марионетку со щеточкой усов.
В проходе стояла медная ванна на львиных лапках — именно такую представляла себе Оля в душевой. В ванне сидел деревянный манекен. Лицо его было лишено черт и наполовину прикрыто вуалью. Паутина напоминала мыльную пену на купающемся человеке.
С потолка часто капало. Пол устилали разбухшие тома и отдельные страницы, уничтоженные влагой гравюры. Гости пошлепали по ним, попеременно оглядываясь и открывая рты.
— Ничего себе, — поразился Женя.
За неуклюжей ванной нашлись опрокинутые кверху ножками грубые железные кровати, отсыревшие матрасы, куклы и карусели. Оля окликнула брата шепотом.
— Ну и вонь, — поморщилась Алиса. — Добби, тебе не стыдно?
Вотчина масок и марионеток смердела болотной водой, плесенью и псиной.
— А здесь, — Алиса спародировала интонации Валентины Петровны, — у нас будет фитнес-центр.
В полу были выкопаны две скрещенные траншеи. Приблизившись, Оля поняла, что это что-то наподобие мелкого бассейна странной крестовой формы. В полуметровую глубину можно было лечь, раскинув руки в боковые ответвления. Но для этого нужно сойти с ума. Мокрицы… грязная плитка, сочащаяся слизью… На дне — коричневатая лужица…
— Искупнемся? — Алиса смачно плюнула в бассейн.
— Это купель, — блеснул интеллектом Женя.
— Как в храмах? — Алиса перепрыгнула через крест. Короткая часть желоба указывала на дверь. Длинная — в неизвестность.
В церковной купели крестили Артема. Оля в тот день закатила маме скандал, умоляла отдать брата в детский дом, угрожала, шантажировала, ревела.
— Мне стыдно за тебя, — расплакалась мама. — Испортила такой праздник!
— Да я вам вообще всю жизнь испортила! — Оля кинула в маму куклой Барби.
И теперь не извиниться за свое ужасное поведение. Опоздала каяться…
Купель в подземелье выглядела неправильно и дико. Как деревянные куклы в православном храме, например.
«Надо найти мелкого и свалить».
Женя споткнулся обо что-то. Неприятный скрип шибанул по ушам.
— Блин, Добби! Разуй глаза.
У ног активно кивала тупой головой старая механическая лошадка на подставке-дуге.
— П-простите…
— И-го-го! А похожа на тебя в профиль. Вы не родственники, Добби, а?
Соня подобрала кукольный домик, приотворила оконце. Она всегда о таком мечтала. Забрать бы его с собой. А что? Очистит от паутины, подкрасит лаком. Может, вообще продать за хорошие деньги.
Из спаленки выбралась янтарная костянка. Комнаты были хранилищами для яиц многоножки: кладки блестели от слизи. Соня отшвырнула домик.
— Сфоткай меня! — Кирилл оседлал лошадку.
Алиса прицелилась камерой. Женя изучал пострадавшие гравюры, а Оля уходила по туннелю из хлама…
— Ну, гаденыш! Убью тебя!
Холодная капля угодила за шиворот. По книжным страницам — этим прямоугольным кувшинкам на мелководье — скакали блохи. Лодыжки засвербели.
— Латынь, — пробормотал Женя, водя фонариком. — И греческий. И французский…
Он приподнял томище с выгравированной звездой. Полистал, вовсе не поняв, на каком языке это написано. Буквы струились по диагонали, и от их неправильности заныло в затылке.
* * *Артем бороздил темноту. Он шел так уверенно, шел, превозмогая страх, — как дети идут к своим умершим, но воскресшим матерям.
Зал заканчивался постаментом — ступенчатой пирамидой из осклизлого камня. Постамент вызвал ассоциации с пьедесталом в крематории, но вместо гроба на нем стояло что-то плоское, занавешенное серой истлевшей тряпкой. Артем взобрался на возвышение… — пальцы словно коснулись свиной кожи. Тряпка полетела в лужицу.
Артем едва не закричал, когда чья-то рука вцепилась ему в ворот. Он решил, это старик с крюком, Бука, человек, охраняющий мир мертвецов, кремирующий матерей. Но на ступеньках стояла Оля.
— Больше я за тобой бегать не буду, понял?
Артем попробовал выпутаться, но сестра держала крепко. Держала и смотрела поверх его растрепанных волос. То, что она в полумраке приняла за дверной проем, было высоким зеркалом. Тусклое, в старинной облупившейся раме. Мельчайшие чешуйки краски осыпались, потревоженные людьми. Амальгама отражала гостей — их становилось больше. К постаменту подходили
