«У кого-то фантазия разыгралась…»
Периферийным зрением Оля уловила: тень проплыла по холлу, от западного к восточному крылу.
Оля посеменила по ступенькам.
Закряхтели рассохшиеся половицы.
«Она идет…»
«Она???»
«Пиковая Дама идет по твоим стопам! По твою душу!»
Оля навела телефон на лестничный пролет. Это же рука, рука лежит на перилах! Длинные пальцы, нестриженые черные ногти. Пиковая Дама стоит внизу, ожидая, когда Оля тронется с места, чтобы догнать и распотрошить…
«Припадочная! — обругала себя Оля. — Это пятно на перилах. Меньше читай Шелли и меньше слоняйся по подвалам».
Яркая вспышка ослепила. Массивный силуэт надвинулся из-за угла, навис над вздрогнувшей Олей. Она заслонилась пятерней.
Кряжистый седовласый мужчина в форменной куртке опустил фонарик.
— Вы чего не спите? — спросил он строго. — Вы в курсе, который час?
* * *«Я, — загибал пальцы Артем, — худая девочка, толстая девочка, худой мальчик. Нас четверо».
Он моргнул — и опять в зеркале оказалось больше фигур, чем людей на постаменте.
— Добби, не спи.
— Хочу, чтобы бабушка перестала болеть, — скороговоркой произнес Женя.
— Я не знала, что твоя бабушка болеет, — сказала Соня.
«Болеет, — подумал Женя, — еще и как. Но это поправимо. Просто нужны деньги. Прооперировать бедро в московской клинике — и бабуля встанет на ноги…»
Женя открыл было рот, но Алиса перебила:
— Тсс! Слышите?
Все четверо уставились на мусорные завалы.
— Ой, мамочки, — проскулила Соня.
Что-то двигалось к ним из темноты. Алиса ткнула лучом. Женя едва не выронил огарок. Женщина в старомодном черном платье стремительно приближалась. Всполошившиеся тени ползли к своим источникам — марионеткам, маскам и манекенам.
«Это не мама, — подумал Артем. — И никогда не было мамой».
«Оно», — подумал мальчик вместо «она».
Соня взвизгнула. Алиса щелчком выбросила лезвие из рукоятки выкидного ножа. В подвале загрохотало — и внезапно женщина плюхнулась ничком, оказавшись плоской и ненастоящей, нарисованной на холсте. Скрывавшийся доселе Кирилл потирал ушибленную ступню. Это он бежал к пирамиде с картиной, да споткнулся о все ту же лошадку.
— Больно!
— Больно было бы, если б я тебе брюхо вспорола. — Алиса убрала нож в карман косухи.
— Дурак, — воскликнула Соня. — У меня чуть инфаркт не случился.
Женя подумал, отсмеиваясь, что нарисует Алису, полосующую ножом врага.
Кирилл разглядывал картину, найденную среди хлама. У изображенной женщины было костистое надменное лицо с явно неправильными чертами, и художник не стал льстить, выписав глаза разного размера, слегка скошенный тонкогубый рот. Шею обхватывал высокий оборчатый воротник, руки женщина сложила на груди: поза почти королевская. На мизинце виднелось тщательно выписанное колечко с красным камушком.
— Чего вылупилась? — спросил Кирилл. И, размахнувшись, запустил полотно в стену. Картина срикошетила, зацепила этажерку. Посыпались, оглушительно гремя, подсвечники, миски, домбра с отломанным грифом.
— Блин, — охнула Алиса.
Хлипкая этажерка запустила цепную реакцию, накренившись и рухнув на шкаф, который в свою очередь вывалил дребезжащее содержимое. Казалось, грохот был слышен по всему интернату, и в лесу, и на трассе.
— Валим, — скомандовал Кирилл.
Женя и Алиса проскочили мимо. Пробежала, комично сопя, Соня. Кирилл свистнул:
— Малой! Нам сейчас по жопе надают!
Вероятно, Женя обронил свечу, но она не потухла. Брат Оли освещал пламенем отражение и шептал. Совсем крошечный, зыбкий, словно в дымке. Внезапно показалось, что на постаменте стоит кто-то еще. Компаньон, второй шептун.
Женя окликнул с порога, поторапливая.
— Как знаешь, — сказал Кирилл, убегая за приятелями.
Чик. Чик.
Артем поднял голову.
«Но ты не моя мама».
В зеркале высокая женщина захрустела костями и протянула ему подарок.
13
Солнце взошло над лесом, и тени сосен, как пальцы скелетов, указали на ремонтируемый особняк. Из автомобилей выходили рабочие. На террасе Валентина Петровна руководила процессом, а в столовой поварихи обсуждали беспокойную ночь, полную шепотов и скрипов.
Коридоры были еще пусты, но в некоторых комнатах раздавались сонные голоса.
Алиса поерзала под стеганым одеялом.
Тихая колыбельная нарушила дрему. Вместе с ней явились странные мысли, образы на рубеже яви и сна.
(заброшенное селение в тайге, крыши поросли сорной травой, но кто-то смотрит из щелей — из заколоченных изб — и ждет своего часа).
(кладбище, тесное от наспех сколоченных крестов, разрытая могила, в ней гроб без крышки, в гробу — разложившаяся свинья — зловонный хряк со стеклянным кукольным глазом в глазнице).
(птичья клетка, там — мертвая канарейка без крыльев, отрезанные крылья лежат на столе, возле древних ножниц, больше напоминающих щипцы).
Алиса перекатилась на спину, прогоняя сюрреалистические видения.
— Сонь, заткнись.
Заунывная колыбельная продолжала звучать, опутывать паутиной… тиной… липкой слюной…
На соседней кровати Соня крепко спала: ей снились черви, гробы и крысы в детской колыбели, а еще безногая старуха, целеустремленно ползущая по мху.
…Оля резко распахнула глаза — и лицо мамы пропало, испепеленное солнечным светом.
В комнате кто-то пел. Алиса бормотала, закрыв голову подушкой. Оля привстала и огляделась.
* * *Женя замычал нечленораздельно, вяло отмахнулся не пробуждаясь. Нога свесилась с края кровати. Во сне он шел по опустевшей деревне и знал, что здесь живет старуха, придумавшая одну очень древнюю и поганую песню. Хотя на самом деле старухе напели ее в тайге очень древние и поганые голоса. Колыбельная, которую слышат иногда люди с грязными червивыми душонками, — и она овладевает ими.
Мертвые голосовые связки рождали песнь могильных червей, мелодию крыс и опарышей, а мальчики спали.
Чик.
Клок русых волос соскользнул с виска Кирилла, спикировал на пол, сквозняк загнал его под койку.
Чик.
* * *На первом этаже детишки стонали во сне.
— Мамочка… — повторял слабо Дамир. — Баба поет…
Артем сидел по-турецки на постели. К груди он прижимал тряпичную куклу — полуметрового морячка. Морячок пучил большие блестящие глаза и улыбался широким вышитым ртом. Артем тоже улыбался.
Эта прекрасная колыбельная звучала только для него.
* * *День был погожим, безоблачным — в кои-то веки. Солнце пригревало скучающих учеников. Кабинет казался Игорю Маслову чревом кита. Колоссальная океанская зверюга проглотила новенькие парты, ноутбук с надкусанным яблочком, электронную доску, подростков. И все они в китовом брюхе. А вместо портретов выдающихся историков — Татищева, Карамзина, Костомарова — на кирпичной стене были бы уместнее арлекины и косари из холла.
«Тебе бы романы писать», — похвалил себя за фантазию Игорь.
Алиса поедала учителя жадным взором. Бюстгальтер передавил грудь, декольте просто обязано было свести с ума любого гетеросексуального мужчину. Ради избранника она сменила балахон и джинсы на эффектное платье, но оставила ботинки. Школьную форму, слава яйцам, заставляли носить только малышню.
Женя рисовал в блокноте. Перевернутый крест — это купель. Из нее вылезают на свет перепончатокрылые монстры. Нож в кулаке героини… Женя намеревался изобразить Алису, но вспомнил озвученное ею желание, до боли обидное.
«Вот и катись к своему Игорю Сергеевичу, дура».
Ручка порхала по бумаге, вырисовывая длинные волосы. Алиса превратилась в Олю.
«Я мстю — и мстя моя страшна».
Соня зевала и скролила тайком новостную ленту.
