– О, Софи? – вмешался голос Дарлины. – Пусть господин Келлен перенесёт старого Колфакса на кухню. Я должна начать с него.
Кажется, я на мгновение потерял сознание, потому что когда пришёл в себя, сидел на кухне за круглым деревянным столом. Королева сидела напротив меня, Мартиус и его жена – слева и справа. Тело маршала Колфакса лежало на полу рядом с нами. Пленитель стоял в стороне, не сводя с меня глаз, и я снова ощутил такое полное отсутствие контроля над собой, что испугался, как бы Софист не забыл заставить меня дышать.
– А теперь, маленькая госпожа, – начал Мартиус, – вам пора подписать приказ, чтобы мы могли покончить с этой глупостью.
Глаза королевы были полны слёз, лицо покрыто порезами и синяками, и я видел, что они тянутся под ночную рубашку, которую на неё надели. Внутри меня поднималась чёрная, кровавая ярость, но я ничего не мог поделать.
Дарлина протянула руку, вложила перо в руку королевы и ласково сомкнула на ней свои пальцы.
– Теперь без глупостей, маленькая госпожа. У Эди мягкое сердце, но я возьму свои швейные ножницы и буду отрезать от тебя по кусочку, пока ты не сделаешь всё правильно и не подпишешь.
Королева секунду смотрела на меня. Я не мог даже вглянуть на неё, чтобы выразить хоть какое-то сочувствие. Наверное, я выглядел так, будто мне всё равно. Она только грустно мне улыбнулась и подписала бумагу. Мне хотелось закричать на неё, как-то выплеснуть кипящий в сердце гнев, прежде чем он разорвёт мне грудь. Ничего не получилось. Джиневра, которая могла бы стать достойной королевой своего народа, если бы не доверилась изгою с Чёрной Тенью, подписала отречение от трона, а вместе с ним от жизни.
– Ну что ж, – сказал Мартиус, – это было очень мило сделано, маленькая госпожа. Воистину очень красиво сделано.
Он повернулся к Дарлине.
– Дорогая, ты так хорошо умеешь обращаться с детьми. Это заставляет меня жалеть, что мы не завели своих, когда были ещё достаточно молоды.
Он повернулся и мгновение смотрел на королеву.
– Я почти задумываюсь, нельзя ли… но нет, это было бы просто непрактично.
– О, Эди, – сказала Дарлина, похлопав его по плечу. – У тебя такое мягкое сердце. Не заставляй меня проливать слёзы. Мне нужно поработать над старым Колфаксом.
Она сняла с одной из полок коробку и достала оттуда длинную иглу, из тех, какие используются для шитья кожи. Зажала иглу в губах, села на пол, скрестив ноги, и положила голову Колфакса себе на колени.
– Эди? Я такая дурёха и забыла нитку. Будь добр, принеси её. Красную, пожалуйста.
Мартиус встал, вытащил из коробки катушку красных ниток и протянул ей.
– Эта женщина любит шить, – сказал он, снова садясь. – Когда я сказал, что нам придётся отсидеться здесь, она попыталась захватить половину своих коробок для шитья.
– Не преувеличивай, – упрекнула его жена. – Кроме того, хорошо, что я их захватила, правда? Как ещё мы могли бы позаботиться о старом Колфаксе?
Она вдела нитку в иглу и воткнула остриё иглы в середину правого века Колфакса. Выдернула иглу – послышалось тихое «пиу», – а потом продела сквозь нижнее веко.
– Фу, – сказал Мартиус. – Вряд ли мне захочется смотреть, когда она доберётся до ушей.
Дарлина покачала головой, продолжая сшивать веки мёртвого маршала.
– Ты говоришь, как тот, кому никогда в жизни не приходилось готовить индейку.
Королева тихо всхлипнула, и я понял, что с ней творится из-за этого бессмысленного поступка.
– Ну-ну, маленькая госпожа, – сказал Мартиус. – Я знаю, это плохо, но Колфакс мёртв. Он ничего не чувствует.
– Вы поступаете так из-за меня, граф Мартиус? Или просто ради собственного развлечения? – спросила королева.
Её голос был тихим, тонким, но не дрожал. Таким же голосом она говорила, когда аристократы при дворе, её генералы или кто-нибудь другой пытался взять над ней верх.
– Ни то ни другое, – ответил Мартиус. – Это всё его проклятые маршалы. Даже если вы отречётесь от престола, некоторые из них, скорее всего, попытаются стать героями. Полная глупость, которая никому не принесёт пользы, и… Ну, станет незаконной, как только настоящий правитель займёт трон.
– Вы оскверняете его, – сказала королева.
– Да, маленькая госпожа, мы его оскверняем. Маршалы такие же суеверные, как и все остальные в наши дни.
Мартиус повернулся ко мне.
– Видите ли, Келлен, есть древний ритуал, который мы, дароменцы, проводили с предателями. Ты зашиваешь им глаза, чтобы мёртвые не видели. Ты зашиваешь им рты, чтобы они не могли говорить. И отрезаешь им уши, чтобы они не слышали. О, кстати, – сказал Мартиус, поворачиваясь к жене, – не забудь отрезать ему пальцы и засунуть в рот, прежде чем зашьёшь губы.
Он снова повернулся ко мне.
– Чтобы их деяния при жизни были забыты. Глупо, не правда ли? Но я думаю, если это поможет удержать какого-нибудь молодого маршала от неразумного поступка, из-за которого его просто убьют… Что ж, дело того стоит, не так ли?
Граф взял бумагу и взглянул на неё.
– Прекрасный почерк, маленькая госпожа. Мои комплименты тому вашему наставнику, который научил вас чистописанию. Кореш, наверное? Он всегда прекрасно владел каллиграфией.
– Знаете, это бессмысленно, – сказала королева. – Я просижу здесь всю ночь и подпишу столько отречений, сколько вы захотите, граф Мартиус, но они не будут иметь значения, пока один из моих доверенных советников тоже их не подпишет. Вы никогда не займёте трон.
Мартиус мгновение смотрел на неё, изумлённый её очевидным спокойствием, потом покачал головой и сказал:
– Но зачем, как по-вашему, здесь наш друг господин Келлен? И не пытайтесь сказать, маленькая госпожа, что он не один из ваших доверенных советников, ведь все мы знаем: у вас к нему слабость. Весь двор это знает.
Королева перевела взгляд с Мартиуса на меня и обратно.
– Вы правы, – сказала она. – Он мой наставник в картах. Он мой меткий маг. И да, он, безусловно, мой доверенный советник. Поэтому он никогда не подпишет этот документ.
Мартиус покачал головой и вздохнул.
– О, маленькая госпожа. Вот почему не следует сажать детей на трон. Господин Келлен собирается подписать указ. Наш друг Софи связал его так, как нам с вами трудно себе представить. И если вы думаете, что это не будет считаться, потому что бумага подписана под давлением… Ну, для любого другого вида заклинания, полагаю, это было бы верно. Но здесь всё обстоит иначе. Софист не заставляет господина Келлена подписывать. Нет, он связывает зло в душе мальчика, чтобы тот подписал. У Келлена сейчас вся свобода воли в мире. Это Чёрная Тень внутри него делает грязное дело, всё равно как если бы Келлен сам вас продал. Мы потратили много времени и немало средств на проверку и
