Люсьен. Невозможно, чтобы он не знал о моей выходке. Я прощаюсь со своими кузенами, гадая, насколько сильно он рассержен…
Что неудивительно, он и в самом деле оказывается очень зол.
– Я действительно не могу этого понять, Ваша Светлость. Мы не в Атратисе. Это не замок Мерл. Мы здесь всего две недели. Две недели! Не могу поверить, что вы подвергли себя такой опасности. – Люсьен ждал моего возвращения из комнаты Одетты. Теперь он ходит взад и вперед по гостиной, окидывая меня негодующим взором. На замену словам приходят взгляды; я бесстыдно отказываюсь отпускать Летию – я прекрасно знаю, что Люсьен не скажет при ней всего, что он действительно хочет сказать, так что мой советник должен держать рот на замке. И по нему заметно, как он борется со своим желанием. – И вы говорите, что просто пошли прогуляться и заблудились?
Он мне не верит. Но я придерживаюсь своей истории.
– Именно. Возможно, милорд, если бы вы позволили мне хоть на минуту расслабиться за последние две недели, я не впала бы в такую крайность, – я поднимаю подбородок и смотрю ему прямо в глаза.
– Что ж, – хмурится он, – возможно, Ваша Светлость, вам следовало рассказать мне о своих проблемах, прежде чем улизнуть из замка.
– Или, может быть, – замечает Летия, – вам стоило больше думать о комфорте моей госпожи, прежде чем забивать все ее время встречами.
Люсьен краснеет. И хотя до него ясно дошли слова Летии, кажется, он все же решил не признавать их. Взгляд Люсьена устремлен только на меня.
– Вас могли убить. Что стало бы с Атратисом? Неужели вы так легко предадите наследие своей матери? А как насчет бескрылых, которые умерли сегодня днем, и все потому, что вы захотели прогуляться?
Его слова и сверкающее в глазах разочарование остро жалят меня. Не знаю, на кого я злюсь больше: на себя или на него.
– Вы забываетесь, лорд Руквуд. Нравится вам это или нет, но я – защитница Атратиса.
Он приоткрывает рот, и я почти вижу, как рождается его очередной ответ: «Тогда, возможно, Ваша Светлость, вам пора начать вести себя подобающе». Но слова остаются невысказанными. Он кланяется и выходит из комнаты.
Мы с Летией ненадолго умолкаем. Затем она говорит:
– Знаешь, он прав. Ты хочешь узнать, почему убили твою мать. Это, конечно, хорошо. Но теперь ты защитница. Разве твоя мама не сказала бы, что это важнее?
Она бы так и сделала. Но я не могу быть защитницей – у меня не получится думать о будущем Атратиса, – пока не отпущу свое прошлое. А для этого я должна знать правду об убийстве моей матери.
Правду, а может, и нечто большее.
Когда я снова ухожу в свои мысли и вновь вижу перед собой умирающего рыжеволосого мужчину, Летия вздыхает и дергает меня за подол платья.
– По-моему, оно непоправимо испорчено, – никто из нас не говорит о пятнах крови.
Гнев Люсьена не утихает. В течение следующих нескольких дней он разговаривает со мной как можно меньше, хотя, кажется, получает злобное наслаждение, докладывая мне о слухах, которые теперь обо мне ходят: или я отправилась в Нижний Фарн, чтобы поднять бескрылое население на восстание, или же я пошла туда, потому что сама являюсь бескрылой («сожжение» мною слуги в день прибытия, по-видимому, было частью заранее задуманного заговора). Я замечаю кучу косых взглядов и шепотков и убеждаюсь, что мой клерк не просто пытается напугать меня. Я все еще занята делами; когда я прошу Люсьена организовать мне встречу с лордом Хоукином, он говорит, что мое расписание заполнено на три недели вперед и что Хоукин в любом случае отсутствует при дворе весь последний месяц или даже больше. Тем не менее мои враждебные чувства к Люсьену смягчаются, когда я обнаруживаю, что он перенес мои встречи так, чтобы я могла проводить вторую половину дня в одиночестве, однако он не дает мне возможности поблагодарить его.
В свободное время я снова езжу верхом с Летией или с Ароном. Несмотря на то что кузен пришел мне на помощь, он все еще полон решимости мучить меня. Арон рассказывает мне о своем детстве и о сельской местности вокруг Цитадели, но столько же часов он проводит, описывая успехи людей, претендующих на роль моего мужа или размышляя о том, найдет ли его отец какой-нибудь другой способ заполучить Атратис. И все же, когда он приглашает меня покататься, я соглашаюсь. Отчасти из жалости, я полагаю. Но также и потому, что из всех придворных он в некотором смысле больше всех похож на меня, хотя я скрываю свои раны, а он их утаить не может. Единственное, что мы никогда не обсуждаем, – это полеты.
Оставшись в одиночестве, я пытаюсь решить, что мне делать дальше. Летии так и не удалось выяснить, когда лорд Хоукин должен вернуться, а другого очевидного направления расследования у меня нет. Я обдумываю и неохотно отбрасываю идею попросить лорда Ланселина официально написать своему коллеге в Олорис, чтобы получить информацию. Я все еще прокручиваю эту проблему в голове по дороге в большой зал в один из вечеров. С тех пор как Арон спас меня, прошло чуть больше недели. В честь прибытия нового посла из Риски королева пригласила знаменитую труппу артистов балета из Фрайанландии посетить двор и дать представление, и мы все собрались, чтобы посмотреть. На этот раз рассаживали не по рангу; по просьбе королевы это собрание являлось неофициальным, и я не могу не задаться вопросом, какие еще изменения она могла бы внести в жизнь королевского двора, если бы ей позволили. Стулья, столы и диваны были расставлены по комнате. Королева сидела с Одеттой и послом, маленькой женщиной с темно-фиолетовыми волосами и фиолетовым оттенком кожи. Я оказалась в небольшой группе, с леди Ниссой по одну сторону от меня и придворным, которого я раньше не встречала, по другую. Это пожилой мужчина, его редкие седые локоны больше напоминают перья, чем волосы. Я понятия не имею, где Люсьен. Первую половину балета мы смотрим молча. Но в промежутке, когда Нисса отходит подкрепиться, мужчина поворачивается ко мне:
– Простите мою самонадеянность, но вы случайно не защитница Атратиса?
– Да… – Я жду, гадая, будут ли меня допрашивать о моем визите в Нижний Фарн.
– Я полагал, что не мог ошибиться. Сначала пытался взглянуть на печать у вас на кольце, но зрение уже не то, что раньше. Однако вы так похожи на свою мать в ее юном возрасте. Вот почему я занял это место. «Хоукин, – сказал я себе, – это, должно быть, дочь леди Диандры». Я,
