– Лист?
– Какое-то сухое растение. Я не… – Я крепко зажмуриваюсь, когда отчаянный стон Флейфезера эхом отдается в моей голове. – Не помню, как он его назвал.
Выражение лица Люсьена торжественно; теперь в нем нет ни следа сочувствия, которое он выказал после того, как Патрус напал на меня.
Я встаю и подхожу к окну, чтобы не смотреть на него.
– Опишите мне его, – говорит он. – Я пойду и обыщу комнату Зигфрида.
– Нет. У меня больше причин быть там. Я хочу, чтобы вы вернулись в Мерл. Расскажите лорду Ланселину, что происходит, возьмите ключ от лаборатории и поройтесь в книгах моего отца. Поищите рецепт чего-нибудь вроде противоядия и принесите его сюда. Я надеюсь, что это защитит Одетту от действия зелья, если нам не удастся остановить Зигфрида до того, как он зайдет так далеко.
Тишина. На мгновение я задумываюсь, не предложит ли Люсьен дать лекарство и моему дяде…
– Хорошо. Я улечу сегодня после банкета.
Никакого упоминания о короле, что радует. Мое желание отомстить ему по-прежнему достаточно сильно.
Люсьен подходит и встает рядом со мной у окна.
– Ваша Светлость… – Он замолкает, проводя ногтем большого пальца по мягкому дереву подоконника. – Миледи, если мы выживем…
– Я знаю. Я не жду прощения. Или снисхождения.
Он хмурится, выражение его глаз невозможно прочесть.
– Тогда… до вечера.
Он кланяется и уходит. У меня остается немного времени, прежде чем настанет момент переодеваться, поэтому я снова смотрю в окно. Но то, что я вижу, – это не пейзаж, а моя мать, поглаживающая мне спину и с тревогой наблюдающая, как меня тошнит ядовитыми ягодами, которые я съела в саду в редкий момент без присмотра, и мой отец с записной книжкой в руках, склонившийся рядом и успокаивающий ее: «Не волнуйся, любовь моя, я работаю над лекарством, которое мы можем дать ей, если она сделает это снова…»
Они так заботились обо мне. Я складываю руки вместе.
«Если ты меня слышишь, помоги мне все исправить. Пожалуйста».
Этот вечерний банкет – первый с тех пор, как моему дяде стало плохо, – был устроен по его приказу, чтобы отметить тот факт, что до свадьбы Одетты осталось всего две недели. Это традиция: тринадцатый вечер перед свадьбой предназначен для того, чтобы почтить жениха; седьмой вечер – невесту. Я не хочу идти на него, но обязана: главное – не привлекать внимания к моему растущему ужасу перед Зигфридом. Я должна убедить его, что согласна с его планами. Я вылезаю из ванны, а Летия раскладывает мою одежду, когда раздается стук в дверь. Она уходит и через минуту возвращается с большим свертком, завернутым в льняную ткань.
– В чем дело?
Она кладет сверток на кровать и развязывает ленты.
– О… ты заказала новое платье? – Внутри свертка лежит алое шелковое платье. Красное. Я вспоминаю, как Зигфрид хвалил мое платье в тот вечер в Дофлере, и отворачиваюсь.
– Адерин?
Я не могу подвергать свою подругу риску.
– Да. Я подумала, может быть, подойдет на свадебный банкет…
Она достает платье и помогает мне надеть его. Юбка тяжелая, с рубинами, вышитыми замысловатыми узорами на шелке. К моему разочарованию, оно идеально подходит. И я точно знаю, что Зигфрид был уверен, что оно подойдет, – Гита, должно быть, сняла мерки с платья, которое давала мне. Я стою перед зеркалом, Летия рядом со мной.
– Красивое. Мне нравится золотая нить, проходящая через шелк. Но вот это чересчур… – Она указывает на лиф с глубоким вырезом.
– Я знаю.
– Ты говоришь так, словно тебе все равно, Адерин. У тебя есть время переодеться.
– Нет. Я надену его, – Летия все еще хмурится; я заставляю себя улыбнуться ради нее. – Так я научусь одеваться, не посоветовавшись предварительно с тобой.
Когда Люсьен подходит, чтобы проводить меня, его глаза округляются.
– Не смейте ничего говорить, – бормочу я. – Его прислал Зигфрид.
Если я переживу следующие несколько недель, то никогда больше не надену красное.
Наш спуск по лестнице, кажется, занимает вдвое больше времени, чем обычно. Я пытаюсь кланяться и улыбаться, как обычно, когда мы проходим мимо других придворных, но, видимо, становлюсь параноиком. Я изучаю каждое лицо, гадая, кто невиновен, а кто, возможно, уже куплен Зигфридом. Облегчение наступает, только когда мы оказываемся в большом зале. Из уважения к продолжительной болезни моего дяди в этот вечер нет музыки: галерка над главным входом, где обычно сидят арфисты, пустует. Но сам зал великолепно освещен и расцвечен. Повсюду стоят огромные букеты цветов: алые розы в сочетании с копьями огненно-оранжевого драконьего языка – цвета доминиона Олориса. Я смотрю на подол своего красного платья, чувствуя, что Зигфрид каким-то образом отметил меня. Заявил на меня права. Когда входят мои кузены – Арон в черном, сопровождающий королеву, и Одетта в белом, как обычно, под руку с Зигфридом, – они выглядят почти неуместно среди такого множества ярких оттенков. Даже королева – выражение ее лица более оживленное, чем я когда-либо видела – одета в олорские цвета: платье из слоев огненного тюля. Впервые я задаюсь вопросом, из какой части Соланума она родом. Лакей подходит ко мне и показывает, чтобы я присоединилась к процессии позади Одетты и Зигфрида. Я иду в одиночестве к высокому столу, впереди других защитников и наследников.
Место короля осталось пустым, так что я сижу между Ароном и – поскольку Патрус больше не беспокоит меня – Грейлингом Реном. Грейлинг молчит и вздрагивает всякий раз, когда я с ним заговариваю; возможно, он думает, что у меня вошло в привычку колоть людей вязальными спицами. Он больше не делает попыток возобновить свое предложение руки и сердца.
Мой кузен, напротив, слишком много болтает, выпаливая слова, словно запутанные молитвы. В какой-то момент, под видом того, чтобы отрезать кусок мяса от окорока оленины, он наклоняется ближе и шепчет мне на ухо:
– Я удивлен, что Зигфрид еще не греет свою задницу в кресле моего отца. Дом Сигнус Олорис вонзил свои когти прямо в корону.
Еда на вкус не особо приятна. Мы, как обычно, удаляемся в длинную галерку, и Зигфрид произносит речь. Он благодарит двор за почитание Олориса, желает отсутствующему королю полного и скорейшего выздоровления, благодарит его и королеву за честь и воздает должное красоте и добродетели Одетты. По крайней мере, он не делает ложных заявлений о любви. Хотя Одетта, кажется, не замечает этого упущения.
Зигфрид проводит с ней большую часть вечера. Они ходят по комнате, разговаривают с другими придворными, и когда она опирается на его руку, то кажется по-настоящему счастливой. И Зигфрид… Зигфрид тоже выглядит счастливым. Мне больно смотреть и знать, как
