– Не возражаете, если я ненадолго присяду рядом с вами, Брат Волк? – Этот вопрос прозвучал на немецком языке.
Кроу очнулся от забытья. Перед ним стояла девочка лет восьми-девяти. На ней была влажная полосатая роба с бордовым треугольником на груди. Малышка была пугающе худой; на шее у нее были заметны свежие синяки.
– Присаживайся, – ответил Кроу.
Девочка присоединилась к нему в молчаливом созерцании огня. Ночь была просто чудесной. Воздух был наполнен ароматом кедров, в траве весело перекликались цикады. Через некоторое время девочка снова заговорила:
– Мне было очень холодно, Брат Волк. Я была в море.
– Теперь ты согреешься, – сказал он.
– Надеюсь. Вы очень добры, что поделились местом у вашего костра.
– Это не мой костер.
– Тогда чей же он?
– Не знаю.
– А мне можно присесть, Брат Волк? – Это был уже другой голос, мужской.
«У него явно венский акцент», – подумал Кроу.
Перед ним появилась новая фигура. Это был старик. Кроу заметил у него на голове надрез, из которого текла кровь, словно кто-то снял со старика скальп, будто крышку чайника, а затем поставил на место.
Кроу жестом пригласил его к огню, и мужчина сел.
– Это ваш костер? – спросила у него маленькая девочка.
– Нет, – ответил мужчина.
Он притих, задумчиво глядя на пламя. Кроу отметил, что и он тоже одет в полосатую робу, которую носят узники концентрационных лагерей.
Постепенно к ним присоединилось еще несколько человек, одетых так же. Здесь были мужчины и женщины, старики и молодежь. Через пару часов у костра собралось человек двенадцать, обоих полов и разных возрастов. «Смерть весьма демократична», – подумал Кроу.
Маленькая девочка сидела между ног очень худой женщины, и та расчесывала ей волосы растопыренными пальцами. У всех, кто пришел к костру, имелись те или иные повреждения, однако это были не боевые раны. Это были хирургические порезы головы или лица, но не зияющие, не открытые, как будто кто-то невидимой рукой вернул отторгнутую плоть на место. Кроу с легкостью догадался, где именно были получены эти раны.
По общему мнению собравшихся здесь людей, костер был очень хорош – он не демонстрировал признаков затухания и не нуждался в дровах, хотя и горел уже несколько часов.
– Как вы думаете, кто его разжег? – спросил мужчина в пропитанной кровью одежде.
– Не знаю, – покачал головой Кроу.
– Этот огонь развела я, – послышалось из темноты.
Голос был старческий, и фраза прозвучала натужно, как будто у говорившей были проблемы с речью. Кроу эти слова показались сухими, скрипучими и напомнили шорох гальки, трущейся о скалу.
Он краем глаза уловил движение, но голову поднял только тогда, когда рядом с ним появилась женщина и положила руку ему на плечо. «Это странница, – подумал Кроу, – цыганка синти с востока». Она показалась ему невероятно старой, но ее пальцы сжимали его плечо на удивление крепко. На старухе была лишь очень просторная лагерная роба, а на руке у нее Кроу заметил вытатуированный номер, как и у остальных жертв Фоллера. Выглядела женщина очень странно. Прежде всего привлекал внимание ее глаз. Одна половина ее лица была покрыта ужасными ранами и кровоподтеками, а правый глаз сильно опух, превратившись в узкую щелку. Кроу судорожно сглотнул, почувствовав, как в нем поднимается жалость к ней.
– Кто вы? – спросила у старухи маленькая девочка.
Та, ничего не ответив, села у огня. Кроу отметил про себя, что из всех присутствующих она единственная была в сухой одежде.
– Странное место, – сказал высокий худой мужчина. – Я не могу быть мертвым, потому что мертвецы ничего не чувствуют. Неужели Господь снова призвал нас?
– Вы все мертвы, – покачала головой старуха. – Умерли, но не праведной смертью. Вы – неприкаянные души, поэтому-то вас и притянуло к моему костру.
– А вы кто? – спросил у нее кто-то.
– Странница, и всегда считала себя таковой, пока не пришла сюда и не увидела свою истинную сущность. У меня были сотни имен, детка, но здесь меня зовут Лейкн. Я хранительница этого места.
– А что это за место? – поинтересовался венский профессор.
– Один из островов умерших, – ответила старуха.
– Или убитых, – поправил ее другой мужчина.
Она кивнула.
– Я рождалась сотни раз, и сотни раз меня убивали сотнями возможных способов. Все, что объединяет между собой эти смерти, – это боль и жажда мести. Если я не могу найти покоя, значит, его не найдут и мои враги.
– Меня задушили, – призналась девочка.
– А меня жестоко искромсали, – сказал какой-то мужчина.
– Хуже всего было выскабливание, – заметил профессор из Вены.
– Среди мертвых у этого доктора есть множество врагов, – продолжала старая женщина. – Пришла пора послать ему то, что он ищет.
Она бросила в костер какой-то порошок, и пламя вспыхнуло красными и зелеными искрами. Огонь стал заметно больше, теперь он уже окружал их группу со всех сторон, но Кроу совсем не чувствовал жара.
– Это Нагринд – ворота мертвецов, – пояснила старуха. – Ворота огня и трансформации.
– Мне холодно, – заявила маленькая девочка.
– Мне тоже, – подхватила какая-то женщина.
– Раз так, попросите Брата Волка поделиться с вами своей одеждой, – сказала Лейкн. – Наша боль – это голодный волк. Так пошлем же его туда, где он сможет утолить свой голод.
Кроу понял, о чем его просят. Он поднял шкуру и накинул ее себе на плечи и на голову; теперь он мог смотреть сквозь глаза волка. Маленькая девочка подошла и прижалась к нему. Остальные последовали ее примеру. Все двенадцать жертв доктора Фоллера обнялись; волчья шкура как будто растянулась, укрыв их всех.
В таком окружении Кроу было тепло и уютно; обнимая этих людей, он, казалось, понимал, кем они могли бы стать в будущем, видел их возможности, сведенные на нет. Он растворялся в их среде, их плоть становилась его плотью, их мысли и ощущения вливались в него, словно расплавленный металл в форму отливки. Боль нарастала, переходя в жгучую агонию, которая выдавливала из Кроу остальные ощущения. В голове у него произошло что-то вроде короткого замыкания; боль накапливалась в теле, будто электрический заряд, готовый при первой же возможности вырваться наружу ослепительной искрой.
В Нидерхагене началась оттепель, и вонь из рва стала невыносимой. Целый час заключенные бросали поверх трупов дрова и другую древесину, а потом солдат стал лить в яму бензин. Он не смог смочить мертвые тела как следует и потому стал бросать туда консервные банки с горючим. В ров улетело пять таких банок, после чего один из заключенных выполнил самую опасную часть работы – швырнул внутрь горящее полено.
Снизу пошел дым – сначала белый, потом густой и черный. Макс из замка наблюдал за тем, как в холодное сумеречное небо поднимаются зловещие клубы. Пришло время для церемонии, и рыцари в замке готовились к ней.
Макс слышал, что Арно уже взяли. И это, наверное, даже к лучшему. В мире больше нет места таким, как он, и
