и аристократы, и влиятельные дельцы. Все, кто сумел добраться и пробиться. Так как мест было намного меньше, чем желающих, которым оставалось только толпиться на площади.
Максим шёл первым, словно на острие атаки. Кровь удалось смыть. Мундир заменить. Поэтому выглядел наш герой свежо, бодро и удивительно дико… в своём мундире полковника. За его плечами располагались Кайзер Вильгельм и король Виктор Эммануэль, идущие с мрачным, подавленным и каким-то обречённым видом. Меншиков слишком отчётливо подчёркивал их положение, что бросалось в глаза всем, кто хоть немного был знаком с придворным этикетом. Они ведь в текущей конфигурации выглядели как нижестоящие персоны по иерархической лестнице. В их случае так нельзя поступать. Но Максим поступил. Он шёл первым. Не ему идти перед монархами Великих держав, возглавляя процессию. Не ему. Но они не протестовали и покорно следовали молча с понурой головой.
Дальше двигались колонной менее значимые персонажи. Но это уже и не важно. По сути – их порядок роли уже никакой не играл из-за всеобщего внимания к Максиму и монархам. А если быть точным, то к трём монархам, так как чисто юридически Меншиков считался великим князем Вендским, находящимся в вассальной зависимости от императора России. То есть вполне проходил по категории монарха. Да, все вокруг понимали, что это фикция и в начале XX века вассальные отношения уже мало что значат и что это не бо-
лее чем оформление новой, захваченной территории. Ну так и что? Моська ведёт на поводке двух слонов. Красота! И сенсация. Вон как журналисты зашевелились. Кое-где даже засуетились фотографы, которых здесь было на удивление много.
Прошествовали они таким порядком к кафедре, где их уже встречал Папа Римский – Бенедикт XV, известный в миру как Джакомо, маркиз делла Кьеза. Юрист, дипломат и очень осторожный человек, выбранный на этот пост незадолго до войны и пытавшийся эту войну прекратить или, во всяком случае, смягчить. Но у него ничего не выходило. И все попытки хоть как-то сгладить противоречия между воюющими сторонами приводили только к одному – к ухудшению международного положения Святого Престола. Мир не хотел дипломатии и разговоров. Мир хотел крови. А он никак не мог выбрать сторону в этой войне, усиленно раздражая всех участников. По сути, Святой Престол, сделав ставку на дипломатию, категорически проиграл. Ему нужно было придерживаться своей традиционной стратегии, назначив виновных и поддержав тех, кто, по его мнению, сражался за правое дело. То есть тех, кто должен был выиграть. Но Папа решил придерживаться другой стратегии, подорвавшей авторитет Святого Престола самым решительным образом.
Ситуация усугублялась ещё и так называемым «Римским вопросом», который возник в 1870 году после оккупации Папской области образованным в 1861 году Итальянским королевством. Из-за чего Святой Престол до сих пор не признал ни но-
вый итальянский королевский дом, ни королевство, ни всю эту затею с объединением Италии. И это было больно не только для Савойского дома и его амбиций, но и для всей Италии.
Казалось бы, мелочь. Кого это может волновать в начале XX века? Однако этот акт непризнания очень неслабо раскачивал лодку и дестабилизировал обстановку внутри Италии, где было очень прилично людей, ценящих католические традиции, а то и вообще верующих, в той или иной степени. Этот вопрос смог решить только в 1929 году Бенито Муссолини, подписав с Папой Латеранские соглашения. И Бенито это делал не просто так – только после этого шага он смог по-настоящему укрепить свою власть, опираясь на Святой Престол и его одобрение. Сейчас же отношения Папы и короля Италии были крайне недружелюбны. Практически враждебны. Хотя Бенедикт XV и пытался это сгладить в силу дипломатической и объективно-политической необходимости. Пытался. Что никак не мешало развиваться системному кризису в отношениях Святого Престола и светской власти Италии…
Максим позволил сопровождающим втянуться на возвышение возле кафедры и приступил к главной части своего «Марлезонского балета». Он объявил о низложении варварского Итальянского королевства и возрождении славной Римской империи. Вот так просто и незамысловато. Раз, и всё. Одной фразой. Одним взмахом руки.
Пауза.
Тишина.
Зал затих, не зная, как реагировать. Ведь одно дело на улице толпе простолюдинов кричать что-то подобное. И совсем другое – вот так в торжественной, практически официальной обстановке…
– Признаёшь ли ты низложение королевства Италия и возрождение Римской империи? – спросил он в гробовой тишине Виктора Эммануэля.
– Да… – после некоторой запинки ответил тот, глянув в глаза Максиму и тут же потупившись.
Зал ахнул и заволновался.
– Признаёшь ли ты низложение королевства Италия и возрождение Римской империи? – спросил Меншиков Вильгельма.
– Да… – после долгой, очень долгой паузы ответил он. Кайзер прямо и твёрдо смотрел в глаза Максиму, в отличие от короля Италии… бывшего уже, ибо этим согласием он прервал своё правление и лишился прав на престол как сам, так и всем своим домом. Кайзер думал. Лихорадочно. Нервно. И это хорошо проступало у него на лице. Там читалась целая гамма эмоций.
Он знал, что Максим от имени Антанты пообещал Италии часть старых западных австрийских земель. Но у Италии нет ни малейших прав на эти земли. У Италии, но не у Римской империи. Россия, без всякого сомнения, будет претендовать на владения на востоке, населённые славянами и, вероятно, Чехию с Моравией. После поражения в войне Австро-Венгрия, безусловно, не устоит. Её и так весь XIX век трясло, а тут такой повод. А значит, Венгрия выделится в самостоятельное государство, отхватив, скорее всего,
основной кусок этого пёстрого пирога. И что останется после этого от Двуединой монархии? Правильно. Доля Германии в виде старой Австрии вместе с Веной. Это было не вполне очевидно, но, чуть поразмыслив, Вильгельм пришёл именно к этому выводу.
Россия и Германия были противниками в этой войне. Противниками, но не врагами, что не раз подчёркивал сам Меншиков в разговорах. Кайзер знал, что Максим не испытывает каких-либо явных негативных эмоций к Германии – скорее напротив. А вот Австро-Венгрию и Габсбургов ненавидит. Почему? Не ясно. Однако что есть – то есть. Да и к Франции с Великобританией не испытывает никаких тёплых чувств.
«Что ты задумал?» – пронеслось в голове Кайзера. Но он промолчал, озвучив лишь то, что было здесь и сейчас в его интересах.
Виктор Эммануэль вздрогнул от этого слова и аккуратно, украдкой взглянул на стоящего рядом с ним Вильгельма. Губы его задрожали. Но он сдержался. Он надеялся, что его царственный брат скажет совсем иное. Он ведь не выглядел таким испуганным. Особенно сейчас. Особенно здесь. Лицо Кайзера в момент произнесения своего согласия оказалось
