– Магазин на тридцать два патрона, – произнес немецкий офицер, – и патроны от «парабеллума». Чем примитивней конструкция, тем дольше сохраняется. – Он взглянул на полуутопленную башню танка. – Наверняка основной боезапас там, но сейчас наверно рисковать уже не стоит.
С шестью автоматами на девятерых, рассовав по карманам магазины, с палками в руках мы двинулись дальше. Наугад, без компаса, который, вдобавок, здесь скорее всего бы и не действовал, сверяя направление лишь оглядками на все труднее различимый позади берег, в хлюпающей воде, медленно мы двигались вперед. В какой-то миг, разом остановившись, застыв, глядя на открывшуюся нам картину как на какой-то безумный гротеск или галлюцинацию, лишь по четко различимому плеску воды ощущая реальность происходящего, несколько мгновений мы смотрели на кочковатое пространство впереди – неторопливо, осторожно переступая по ясной воде копытами, путь по кочкам перед нами перешла высокая, в противогазе, лошадь. Оглянувшись и посмотрев на нас через круглые стекла резиновой маски, махнув хвостом, она так же медленно скрылась в кустах орешника.
Неожиданный, разом заложивший уши грохот разорвавшегося рядом снаряда тут же отвлек нас от этого зрелища, почва под ногами завибрировала. Набежала приливная волна, что-то ухнуло, словно приседая и проваливаясь в воду за отдаленными кустами. Один, другой, за ними еще несколько, серией ударили снарядные разрывы, вода под ногами, вокруг ног заходила, как встряхнутый суп. Невольно ускорив ход, наскоро продвигаясь к зеленевшей впереди стене осоки, словно действие обстрела по какому-то странному закону не должно было распространяться на пространство за ней, мы, торопливо прощупывая путь палками, судорожно двигались вперед по бурлящей воде.
Осока приблизилась, проломившись сквозь нее, мы увидели кочковатое болотистое пространство, усыпанное желтыми круглыми вздыблинами как головками белых грибов, разрывы, ударив еще пару раз затихли, в зависшей на несколько мгновений тишине отчетливо стали слышны звуки издали, сверху, с неба, звуки стремительно приближавшихся на бреющем полете каких-то летательных аппаратов. Почти тут же, вынесясь из дальнего клочковатого тумана, они стремительно понеслись по прямой, прорезавшей пространство впереди, шагах в двухстах от нас; ударили, вскидывая водяные фонтаны, авиационные пулеметы; один странный, почти тарелкообразной формы самолет пронесся над трясиной, уже на подлете были несколько следующих, коричневые, под цвет почвы, колпаки на кочках вдруг один за другим скрипуче и тяжело откинулись, из спаренных и счетверенных пулеметов, смонтированных на турелях, кто-то, кого мы не могли видеть, сидевший в явно вмонтированных в кочки блиндажах, яростно поливал низко мчащиеся летательные аппараты потоками огня.
Мгновенно, из-за низкой высоты проносившиеся мимо аппараты легко ускользали из-под огня, один из них, вдруг явно задетый очередью, вспыхнув на ходу, завертевшись вокруг своей оси, как игрушечное кольцо-бумеранг, криво нырнув куда-то в сторону, в заросли, с оглушительным взрывом поднял на дыбы водное пространство; уперевшись в топкое дно, мы ждали приливной волны, готовясь устоять перед ней, полузахлестнутый ею, кто-то из немцев упал, чуть не потеряв палку, с помощью стоявших рядом с трудом ему удалось подняться. Летательные аппараты явно шли на новый заход, посыпались бомбы; быстро взяв курс к ближайшему островку, выбравшись на ненадежный пятачок суши, мы видели как вновь откидывающиеся люки в кочках ощетинивались многоствольными пулеметами; близко упавшая от одного из них бомба накрыла его огромной массой черной илистой грязи.
Странные неестественные в окружающем безумии звуки вдруг почудились мне – подобравшись к дальнему уголку островка и раздвинув кусты, я увидел шагах в двустах нечто вроде бетонной платформы, тесно стоя на которой десятка два монахов в черных сутанах с нотами в руках и монахом-дирижером перед ними отрешенно и ровно распевали хором какие-то католические псалмы. Внезапно дальний, какой-то необычно мощный звук огромного, скорее всего корабельного калибра, орудия докатился до заводи, несколькими секундами позже страшный тряский взрыв, заложив уши, содрогнул воду и землю вокруг; медленно, но отчетливо заметно бетонный куб под поющими монахами стал погружаться, уходить в воду. Вновь налетели визгливо и шумно летательные аппараты, задолбили в обе стороны пулеметы. От разрывов авиабомб затряслась земля и заходила массами ходуном вода – в перемешанных и сливающихся звуках бетонный куб под монахами тихо и равномерно уходил и уходил под воду, вот уже по колено в воде стояли они, продолжая петь, вот уже по пояс, по грудь, монахи, не меняя выражений окаменевших, отрешенных лиц все так же ровно и монотонно пели, дирижер дирижировал. Захлебнувшись и умолкнув, ушел под воду один рот, затем другой; слабея на один голос за другим, не меняя ни строя, ни интонаций, хор погружался в топь, наконец, на булькнувшей ноте последнего голоса он ушел под воду целиком, некоторое время на месте ушедшей на дно капеллы расходились по воде круги.
Отодвинувшись от кустов, шагая к остальным, скученной массой присевшим в середине островка, я вдруг отчетливо увидел приподнявшийся над водой в полусотне шагов от островка круглый, с такими же круглыми стеклянными окошками, шлем водолазного скафандра – классический шлем-«трехболтовку». Неизвестно зачем вскинув автомат, очевидно в нервной судороге, я машинально дал по нему очередь, к счастью, промахнувшись – пули непристрелянного «Стэна» подняли цепочку водяных фонтанчиков в стороне от шлема. Не глядя больше в его сторону, я взглянул вверх – еще один летательный аппарат, видимо задетый из пулемета, переваливаясь на лету, а затем уже беспорядочно кувыркаясь, стремительно уносился, теряя высоту, в дальний туман. Гулкий, не очень громкий разрыв ухнул чуть позже. Люки блиндажей на кочках позакрывались; подождав и послушав вновь упавшую тишину, по одному сойдя с островка, по топи, а затем по полосе все тех же, с уже захлопнутыми люками кочек, мы продолжили путь.
Несколько полусгнивших, видимо, давно державшихся здесь на плаву трупов в летных
