Денни выходит на платформу. Тесная толпа освобождает для него место. Ритм замирает, обрывается на пике. Он обозревает собравшихся.
– Ну что, друзья, скучали по мне?
Каменные коридоры и шахты Хэдли принимают крик и, подобно трубам огромного духового инструмента, превращают его в ревущий гром. Его хлопают по спине, шутливо тыкают кулаками, лохматят волосы, пытаются потрогать; ему орут что-то одобрительное, свистят и желают удачи: «ты славный боган, дружище, славный боган!» и «молодчина!». Или просто вопят что-то бессвязное. Приятели Денни из Меридиана, отстав от вернувшегося домой золотого мальчика, растворяются в шуме голосов. С ходьбы он переходит на бег, и ритм возвращается. Та-дам! Та-дам! Денни Маккензи бежит, широко улыбаясь, между двумя бесконечными рядами ликующих, хлопающих людей. И вот он врывается в центральный атриум Хэдли, пирамиду внутри пирамиды. Там повсюду сплошные лица, которые читают его намерения; толпа расступается. Эскалатор для него недостаточно быстр – он одолевает по пять ступенек зараз и запрыгивает на балюстраду первого этажа.
Хэдли умолкает. Лица обращаются вверх и глядят с более высоких уровней. Денни обозревает их всех.
– Мой отец умер, – кричит он. – Брайс Маккензи хочет забрать «Маккензи Металз». Что мы ему скажем?
– На хрен! – кричит тысяча джакару.
– Дариус Сунь скидывает боевых ботов и уши по всей зеркальной решетке. А ему что мы скажем?
– И его на хрен! – ревет Хэдли.
Денни Маккензи поднимает искалеченную руку, призывая к тишине.
– Как называется это место?
Город грохочет в ответ, называя свое имя. Денни качает головой. Ответ звучит снова, с удвоенной силой.
– Хэдли был моим братом. Первым Клинком «Маккензи Металз». Он должен был стоять здесь. Он умер в Суде Клавия. Он сражался за семью. После него Первым Клинком стал я. Я сражался за семью. Боролся за то, что она защищает. За честь и гордость, друзья. Честь и гордость. Я делал вещи, которые, по мнению некоторых, шли против компании. Да, но они никогда не шли против имени. Против того, что значит быть Маккензи. Вы это тоже знаете. Вы приветствовали меня как героя. Давайте я вам расскажу, кто я такой. Меня зовут Денни Маккензи, я последний и младший сын Дункана Маккензи, его единственный истинный наследник. Я заявляю права на «Маккензи Металз», на этот город и вашу преданность. Вы со мной?
Ответ заглушает вечный грохот плавильных печей, звонким эхом отражается от стальных балок атриума.
– Вы со мной? – повторяет Денни, и Хэдли снова отвечает громче. – Но, друзья, друзья мои… Наши враги там, снаружи. Они сильны, жестоки, превосходят нас числом и заберут все, что нам дорого. Что мы будем делать?
– Пошлем их на хрен!
Денни выдаивает момент досуха: прикладывает ладонь ребром к уху и беззвучно шепчет, обращаясь к толпе: «Что-что?»
– Пошлем их на хрен!!!
Балансируя на балюстраде, Денни Маккензи упивается всеобщим восхищением, широко раскинув руки, упрашивая. «Ну же, продолжайте». Его внимание привлекает фигура, двигающаяся сквозь толпу на балконе. Аполлинария, его мать, в белом – в трауре. Он спрыгивает с перил.
– Мама!
Распахнутые руки, крепкие объятия. Аполлинария улыбается и шепчет сыну на ухо:
– Добро пожаловать домой, Деннис.
– Спасибо за автомотрису, мама, – шепчет он в ответ.
Аполлинария напрягается:
– Что? Но я не… Как хорошо, что ты вернулся.
– Будем действовать, как положено Маккензи, или как?
Через ее плечо он видит еще одну женщину в белом, выходящую из толпы: это Анастасия, кеджи-око Дункана. Другие женщины в белом появляются вслед за ней: его сестра Катарина, ее внучка Кимми Ли, Микайла и Нгок, Сельма и Принчеса. Кузины и дальние родственницы.
– Веди их правильно, Деннис, – говорит Аполлинария. – Но сначала мы тебе объясним, что отныне представляет собой путь Маккензи.
Орел Луны вручает бокал мартини своей Железной Руке.
– Мне не положено… – говорит Алексия. Лукас открывает окна в сад на террасе, выходит туда.
– …И ты не любишь джин. Но это не джин, и я хочу, чтобы ты попробовала.
Алексия следует за ним по теплым камням тропинки, через изящно изуродованные бергамотовые деревья к маленькому куполообразному павильону, примостившемуся на краю. Интимное и головокружительное местечко рассчитано на двоих. Алексия делает глоток – и дымно-соленый привкус кашасы застает ее врасплох.
– Ну что?
– Неплохо. Для Луны.
– Попытка не пытка. С каждым разом мои неудачи все терпимее. Жоржи тоже не был впечатлен. Я-то думал, мне удалось улучшить рецепт.
На хаб спускается вечер: тени не удлиняются, но мир приобретает багровые оттенки. В квадре Антареса – рассвет, пурпур переходит в синеву. В Орионе – самый полдень. Зрелище красивое и – для Алексии – совершенно чужеродное.
– Оказывается, я успел обзавестись кое-какими ужасными привычками. Эту я называю «все в сад». Встречи завершились, с чтением покончено, инструкции розданы – и я с бокалом бреду по саду сквозь бергамотовую рощу. Единственные, кто меня видит, – мои эскольты и шпионы.
– Ну, еще весь хаб.
– О, для хаба я чересчур скучный. В отличие от моего предшественника и его супруга.
– Брайс отказывается отступать, – говорит Алексия. Она ставит бокал с кашасой на маленький каменный столик. Выпивка – полное дерьмо. – Дариус его на куски порвет.
– Если повезет. – Лукас позволяет себе натянутую кривую улыбку. – Денни Маккензи – совсем другое дело.
– Как вышло, что Денни Маккензи оказался в Хэдли с половиной Байрру-Алту и пушками тысячи джакару?
– Его предупредили, – говорит Орел Луны. – И профинансировали.
– «Маккензи Металз»? Его мать?
– Нет и нет, – говорит Лукас. – Это был я. – Он делает глоток джина, заготовленного для прогулки по саду. Он однажды попробовал кашасу и не повторит эту ошибку. Чистый, беспримесный джин по его собственному рецепту – отныне и
