И сейчас мне казалось настоящим кощунством, что я испытывала эти чувства к Ли.
И как же это было больно – желать человека и видеть его в объятиях другой.
Следующие два дня я следила за ними, словно какая-нибудь лицеистка-сплетница, и ненавидела себя за это. Наблюдала, как они общаются, как улыбаются друг другу или смеются над общими шутками и как случайно касаются друг друга, проходя по коридору. Я наблюдала и пыталась понять, показалось ли мне это или Ли, который после нападения на остров Голодный Валун был мрачнее тучи, расцветал в присутствии Криссы.
А еще я пыталась убедить себя, что это очень хорошо, что он снова обрел способность улыбаться, и это не должно причинять мне боль. Я убеждала себя, что сейчас для меня важнее всего предстоящий турнир на звание Первого Наездника, а все остальное не заслуживает внимания.
В конце концов Крисса прервала мои мучительные размышления.
– Энни, мне надо кое-что тебе сказать.
Я в полном одиночестве сидела в комнате женского общежития, когда она появилась на пороге. По ее тону я сразу поняла, о чем пойдет речь. Сейчас в ее голосе не было той бодрой уверенности, с которой она командовала эскадроном, и когда она присела на кровать напротив меня, ее лицо было мрачным. В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь криками чаек, доносившимися через распахнутое окно. И тогда я решила облегчить ей задачу.
– Я уже все знаю.
Крисса склонила голову набок, ее лицо немного смягчилось.
– Правда?
Я кивнула.
– Я хотела спросить… ты не будешь против?
Я вспомнила, что ощутила в то мгновение, когда увидела, как Ли обнимал ее, касаясь губами ее кожи. Словно острый нож вонзился у меня между ребер.
– А почему я должна быть против?
Мой голос сделался ледяным. В голосе Криссы звучала усталость.
– Ты знаешь почему, Энни.
– Ли может целовать кого пожелает. Ты не хуже других.
Крисса напряглась так, словно я отвесила ей пощечину.
– Это жестоко, – мягко ответила она.
Ее укор обжег меня, словно удар плетки. Я вспомнила вечер после последнего турнира, когда Крисса открыла дверь в палату лазарета, приведя с собой друзей, вспомнила мгновения, проведенные с ней на крепостном валу, когда она репетировала со мной публичное выступление, как она помогала мне перед Лицейским балом, пытаясь вселить в меня уверенность.
Крисса не заслужила моего гнева.
Она продолжала с наигранным спокойствием:
– Я хочу, чтобы ты поняла: если ты этого не хочешь, если это тебя расстраивает, я все прекращу.
«Если это тебя расстраивает».
Я подумала о мальчике из прошлой жизни, который заботился, чтобы я была сыта, который хотел, чтобы я забыла о том, что значит голодать. Несколько лет мы ежедневно тренировались с ним, оттачивая свои умения, и были партнерами. Но те недолгие мгновения танца на Лицейском балу перевернули мой мир вверх дном.
Но затем я вспомнила о том, что его лицо все чаще напоминало мне другое, ненавистное лицо, наполняя меня ледяным ужасом, и о том, что я изо всех сил тренировалась, чтобы победить его в предстоящем турнире, чтобы навсегда выйти из тени ужасных воспоминаний и обрести свет в душе.
– Ли мне не принадлежит, – сказала я Криссе. – И если он этого хочет, пусть так и будет.
Я дождалась, когда ее шаги стихнут за дверью, и разрыдалась.
* * *Крикливые заголовки новостей в «Народной газете» и «Золотых ведомостях» предсказывали, что в самое ближайшее время наш флот обретет боевое пламя. Статьи, написанные по заказу государственных чиновников, с энтузиазмом превозносили превосходство нового режима над тиранией повелителей драконов, пытаясь успокоить сумятицу в народе, свидетелями которой мы с Криссой стали после речи Атрея. Сомнения витали в воздухе: и что толку, что простолюдины теперь летают на драконах, если они не могут нас защитить?
Ответ Министерства Пропаганды был вполне понятен, хотя я узнала о нем не из газет, а от нашего преподавателя поэзии за четыре дня до турнира на звание Первого Наездника.
Поэзия на драконьем языке была одним из немногих предметов, который мы продолжали посещать во время летних каникул. От стражников требовали непременного присутствия на занятиях, хотя в связи с военным положением и нашей увеличившейся нагрузкой профессорам стало все сложнее добиться от нас выполнения домашних заданий. Тиндейл был как раз из тех, кто не вникал в наши обстоятельства, и сегодня, казалось, злился еще сильнее из-за нашей плохой подготовки.
– Нет, это не совсем так, Кор, – воскликнул Тиндейл спустя пять минут после начала урока. – На самом деле все вообще неправильно.
Пауэр ухмыльнулся, даже не пытаясь скрыть злорадства. Звук его голоса, который теперь ассоциировался у меня с понуканиями и тычками, от которых у меня все внутри сжималось от раздражения, напомнил мне о нашей тренировке, назначенной через час. Кор скрестил руки на груди, мрачно уставившись на Тиндейла. Он был в пешей форме стражника, сажа плотным слоем покрывала его затылок после утренних учений, и весь его вид свидетельствовал о том, что у него нет времени на поэзию и преподавателей этой самой поэзии.
– Антигона, помоги ему.
Я с опаской взглянула на строку, которую прочитал Кор. По большей части мне удавалось разобраться в сложностях «Аврелианского цикла», но у меня, как и у Кора, не было времени, чтобы тщательно подготовиться к занятиям, и я не потратила ни минуты свободного времени на домашнюю работу. Я попыталась с ходу перевести строку, но Тиндейл остановил меня на середине.
– Достаточно. Есть ли среди стражников кто-нибудь, кто в последнее время хоть немного времени уделил внимание переводу, или вы все по уши заняты чтением лекций перепуганным низам?
Тут же несколько студентов Лицея подняли руки, некоторые из них, и в их числе Ханна Лунд, раздраженно взглянули на стражников. Однако Тиндейл не обратил на них внимания.
– Лотус?
Лотус, раскрасневшийся от летней жары, обмяк за своей партой. Услышав голос Тиндейла, он тут же выпрямился и принялся читать свой перевод, но едва он произнес несколько слов, как Тиндейл оборвал и его.
– Ли, – решительно произнес он.
Я точно знала, потому что уже давно наблюдала за Тиндейлом, что он впервые вызвал Ли.
Ли, который сидел, уткнувшись в учебник, подперев лоб ладонью, медленно поднял голову. Распрямив спину, он взглянул на Тиндейла. Он так сильно стиснул край учебника, что костяшки пальцев побелели, и не попытался вытащить из-под учебника тетрадь с домашней работой.
С тех пор как я застукала их с Криссой в драконьей пещере, я перестала разговаривать и с Ли. Однако теперь я с отчетливой ясностью различала очертания его сильного тела, скрытого формой, словно в моем сознании произошла необратимая перемена и теперь все, что было связано с Ли, таило в
