– За чем же дело стало? – медленно проговорил Сеттл. – Если у нас кораблей нет, надо взять их там, где они есть. Не думаю, чтобы у порта была сильная охрана…
– …а даже если она там имеется, вряд ли у нее есть желание сражаться с братством Гидеоновым, – после некоторой паузы подхватил Грин. – Среди стражников в Хевроне много сочувствующих нашему делу.
– Так! И если мы действительно соберем команды для боевых кораблей, я лично буду командовать захватом языческого Левиафана. Главное подойти…
– Абордаж. Это называется «взять на абордаж».
– Неважно. А важно, что если мы сможем захватить вражеские корабли, это будет лучшим началом для всеобщего восстания. И война все равно станет неизбежной. Даже если мы просто потопим их, это в достаточной мере воодушевит народ, и прогнившее правительство будет свергнуто.
– Я немедленно свяжусь со своими людьми и велю им собираться в Хевроне до нашего прибытия.
– Сделай это. Я также до утра обдумаю, как осуществить вылазку. Мы не должны медлить!
Оставив Пламенного за разработкой плана, Ихавод Грин поднялся в комнатушку на чердаке, где он ночевал, останавливаясь здесь, зажег огарок свечи и принялся писать отчет для своего связного. По его мнению, любой исход нападения на порт можно было считать благоприятным для ДеРюйтерштаадта. Захват правительственных кораблей вполне осуществим, а вот атака на броненосцы Попова неминуемо спровоцирует агрессию со стороны русских. Но может случиться, что Сеттл не сумеет захватить корабли в Хевроне. Это сорвет замысел Эпеса и приведет к расколу среди радикалов, чреватому вооруженным конфликтом. И то, и другое дает повод ввести союзный экспедиционный корпус, и генеральный судья не станет возражать, напротив, он будет умолять об этом. Впрочем, решать будут в Нойе-Амстердаме, дело Ихавода Грина – передать сообщение в голландское консульство, а там – свои средства связи.
Если в Нью-Бетлехеме правительство могло взять под наблюдение все гостиницы и постоялые дворы, то в Хевроне сделать это было неизмеримо сложнее. Сему способствовали и в определенной степени вольные нравы портового города и некая пестрота населения. Обычно преподобный Эпес клеймил Хеврон за подобную греховность, но сейчас, пожалуй, был даже рад этим обстоятельствам. Именно благодаря им он мог осуществить подготовку к исполнению своих планов. Еретическая флотилия еще не прибыла, но ожидалась со дня на день. До этого момента гидеониты должны были доставить в город боеприпасы в достаточном количестве, чтобы осуществить нападение на консульство. Эпес предвидел, что язычники могут оказать сопротивление – у консульства имелась охрана из морских пехотинцев. Поэтому одних ружей было недостаточно, необходимы и гранаты. Лучше бы иметь в запасе и пушки, и даже имелась возможность их раздобыть, но доставить в город, не привлекая внимания – затруднительно. Процветай Трудом Пибоди, некогда возглавлявший береговую охрану, а затем несколько лет исполнявший обязанности военного коменданта Хеврона, ныне поднялся до командующего, сменив на этом посту престарелого Айзекса. Теперь военным комендантом был Зебадия Перкинс, ничем особым себя не проявивший. Вполне можно было допустить, что когда народ поднимется против язычников и тиранов, он встанет на сторону праведников. Но не раньше, нет, не раньше. Поэтому до поры до времени преподобный свой приезд в Хеврон достоянием всеобщей гласности не делал. Он остановился на постоялом дворе, хозяин которого поддерживал верных и деньгами, и провиантом, и держал связь со своими соратниками через таких же сочувствующих, владевших лавками, мастерскими и складами, где производилось, приобреталось и хранилось все необходимое для благого дела.
Наконец Эпес созвал старших братьев, чтобы выслушать отчет о мере их готовности и назначить дату нападения. Они должны были собраться с наступлением темноты, то есть, по летнему времени, довольно поздно. Но в тот день, несмотря на духоту, небо было затянуто облаками, посему стемнело раньше обычного, и Эпес счел это добрым знаком. Он решил начать собрание, не дожидаясь Сеттла, который где-то задерживался. Скарборо не звали, да его в Хевроне сейчас и не было.
Первым преподобный дал слово тому, кто обязан был следить за консульством схизматиков.
– Этот Ольчин… или как его… в общем, консул, что-то подозревает. Там охрана круглые сутки. И еще он к консулу языческому ездил, который от желтокожих…
– Опасается, значит. Это хорошо, пусть нечестивые трепещут. К Перкинсу обращался?
– Не ездил и людей вроде не посылал.
– Оружие у охраны какое?
– Винтовки. Новые винтовки, я таких еще не видел.
– Ничего, брат, когда винтовки будут наши – увидишь. Сколько народу в консульстве?
– По моим подсчетам, всего – не более четверти сотни, из них охрана составляет пятнадцать. Прочие – сам консул и секретари его, какие-то еще чиновники и обслуга. Они нанимали также местных женщин из числа вольноотпущенных рабынь и поденщиц смешанной крови, на предмет стирки и уборки, но, как мне доложили, в последние недели им вход в консульство заказан.
– Итак, они могут выставить чуть больше дюжины человек с винтовками. Что у нас?
Братья вступали один за другим.
– Двадцать человек под командой брата Сандерса, на винокурне.
– Пятьдесят привел брат Февершем, рассеяны вокруг рынка.
– Тридцать два у брата Синглтона, городские конюшни. Остальные еще на подходе.
– Это хорошо… но нам надобно просто смести их с лица земли, и для этого людей недостаточно.
– Полагаю, преподобный, что отряд брата Сеттла будет самым большим. Возможно, потому он и задерживается – ему надо разместить больше людей.
– Хорошо. Как с оружием?
– Пока винтовок не хватает на всех, но в ближайшие дни обещали доставить еще партию.
– На будущее винтовки понадобятся всем, но первоочередная задача – порох, гранаты.
– Наши оружейники работают день и ночь, дабы молнии и сера поразили нечестивых. Порох на складах, принадлежащих брату Уайтингу и товариществу Гелвуйских гор. Не помешали бы лошади и повозки, чтоб вовремя доставить припасы к нужным местам.
– Мы это устроим. Теперь, стоит еретическим кораблям показаться, мы ударим.
Все немного помолчали, вспомнив те благословенные времена, когда дамба препятствовала заходу чужеземцев в гавань Хеврона. Увы, после подписания трусливого «договора Джобсона» дамба была открыта, а песчаная коса, служившая естественной защитой, исчезла под морскими волнами.
– То будет великий день, – продолжил Эпес, – который послужит началом цепи дней величайших. Сотни чистых сердцем поведут за собой тысячи, что ныне колеблются, и будет им награда за труд их и изнурение. Сброшены будут в единую яму огненную и язычники, и те из единоплеменников, что нас преследуют, и Богу не угождают, и всем человекам противятся… что?
И сам преподобный, увлеченный своей речью, и еще более увлеченные его слушатели не обратили внимания, как тихо стало снаружи, а ведь даже в ночное время постоялый двор живет своей жизнью, и не бывает там совершенной тишины.
