– Байетт.
Я машу ему рукой, и он широко улыбается. Я поднимаю доску, пристраиваю ее на бедре и пишу.
Можно мне подойти поздороваться
– Нет, – торопливо говорит он и предостерегающе вытягивает вперед руку. – Ты обещала.
Вообще-то нет. Я выгляжу ровно так, как надо: капля застенчивости, капля любопытства.
– Слушай, – говорит он. – Я знаю, что тебе, наверное, скучно в палате. Я постараюсь заходить почаще, но…
Я поднимаю руку, и он осекается.
Это не то же самое, пишу я. А когда его глаза слегка расширяются, добавляю:
Это не заразно
У него вырывается нервный смешок.
– Правда?
Конечно нет. Но я всегда получаю то, чего хочу.
Мальчикам вход воспрещен
Он размышляет, покусывая губу и хмуро глядя на меня, а потом я вижу, как его плечи опускаются, словно при выдохе. Понимает он это или нет, но он только что сдался.
Я делаю шаг. И еще. Он молчит. Наблюдает за мной, и, когда я вижу, как его пальцы напрягаются, – через костюм они выглядят ужасно нелепо, но я ему этого не скажу, – я понимаю, что он мой.
Его губы гладкие и темные. Я вижу на подбородке порез от бритвы и каплю запекшейся крови, которую он, должно быть, забыл смыть. Я сокращаю расстояние между нами, приближаю к нему лицо. Прядь моих волос выбивается из-за уха на ветру и прилипает к его нижней губе. Я вижу, как трепещут его веки, когда он закрывает глаза.
Это просто. Раз плюнуть. Я стираю последний дюйм между нами, приподнимаю голову, касаюсь пальцами его подбородка и направляю его рот к моему.
Он целует так, словно боится меня. Он действительно боится, но, пожалуй, меня это не смущает.
Он отстраняется – совсем немного – и запускает пальцы в мои волосы, а другой рукой касается моего бедра. Я чувствую, что он хочет задать вопрос. Это видно в каждом его взгляде, в каждом едва ощутимом касании.
Я прикладываю доску к его груди, и он смеется, пока я пытаюсь писать вверх ногами, чтобы он мог прочесть, не отпуская меня.
Давай
Спрашивай
– Что спрашивать?
Я выразительно смотрю на него и закатываю глаза, а он глупо улыбается.
– Мне просто интересно, что именно оно с вами делает.
Я беру его руку, лежащую у меня на бедре, и завожу за спину, где под курткой четко проступает второй ряд позвонков. Он распахивает глаза, ощупывая изгибающийся гребень.
– Черт, – говорит он, и я приглушенно смеюсь. – И такое у всех?
Я мотаю головой.
Некоторые просто умирают
– Я имею в виду…
Я знаю
Я пишу список. Жабры Моны. Глаз Гетти. Даже пытаюсь набросать руку Риз, а ведь есть еще сотня других случаев, о которых я не вспомнила. Мне дико смотреть на этот список. Видеть, как токс вылепливает нас по образу окружающих нас животных, как она пытается трансформировать наши тела, выжать из них больше, чем они готовы дать. Она словно пытается улучшить нас, а мы не можем принять эти изменения.
– Жуть какая, – говорит он, когда я заканчиваю писать. Его глаза широко распахнуты, а лицо такое печальное, что я не могу сдержать смех.
Ну, в первое время тяжело
– А потом?
А потом… Гетти и Риз, кто-то нуждается во мне. Что-то дикое в каждой из нас – то, что я ощущала в себе всегда. Только на этот раз оно реально. Оно в моем теле, а не только в голове.
Не очень
– Они найдут лекарство. – Он касается моей щеки, и пластик перчатки цепляется за кожу. – Что бы это ни было, они это исправят.
Движение в лесу, с дерева срывается птица. Он дергается, оглядываясь. Я не вижу ничего – только каплю крови, срывающуюся с его кожи на ветру.
Давай вернемся
Я снова в своей палате. Занавески закрыты, куртка и ботинки на своих местах. Руки свободны, доска чистая.
– Доктор Паретта будет с минуты на минуту, – говорит он, подмигивает, а потом надевает и завязывает маску. – Если она спросит, тебе ужасно понравилось наматывать круги по палате.
Когда она приходит, на ней все тот же голубой костюм, в руках – стопка бумаг и блокнот с карандашом, а еще штатив и видеокамера. Ее темные волосы блестят, вокруг глаз залегли глубокие морщины. Интересно, совпадают ли они с теми, что под маской, вокруг рта.
– Как ты себя чувствуешь, Байетт?
Я пожимаю плечами.
Нормально
– Мы снизили дозировку диазепама. Надеюсь, болей не было?
Мотаю головой. Киваю на доску.
– Наш вчерашний разговор был нам очень полезен. Я бы хотела задать тебе еще несколько вопросов, если позволишь. – Она кладет камеру на постель и начинает устанавливать штатив. – Я понимаю, что для тебя это будет немного непривычно. Обычно в подобных случаях я веду записи. Но, поскольку ты будешь пользоваться доской, так будет проще. – Закончив со штативом, она устанавливает на него камеру.
Что мне делать
– Я буду задавать вопросы, а тебе нужно будет записывать ответы и показывать доску в объектив. Ничего сложного.
Экран камеры сходит с ума, мигает красная лампочка. Паретта садится на постель у меня в ногах и кладет блокнот на колени.
– Прежде чем перейти непосредственно к заболеванию… Я заметила в твоей карточке некоторые пробелы. Ты можешь рассказать мне о своем менструальном цикле? Насколько он регулярный после введения карантина? Стресс и изменения в питании могут серьезно повлиять на эти вещи.
После токс у всех все прекратилось
Паретта подается вперед.
– Это очень, очень ценные сведения, Байетт. А что насчет тех, кто не достиг половой зрелости к началу карантина?
По-моему у них и не начиналось
– Но у них проявляются симптомы заболевания, верно?
Да
