– А еще – пели песни!
– Нет, все же она добрая, ишь, как за нас вступилась. Другая бы…
– Главное, что дядюшка ее послушал, по виду сказать – тот еще черт!
В подробностях обсуждая случившееся, путники не торопясь зашагали вниз по тропе, пробираясь сквозь заросли акаций и олеандров. Впереди лежала узкая, с оливковыми рощами и дубравой, долина, а дальше, за сиреневым перевалом, покрытым туманным небом – Рим. С каждым шагом настроение пилигримов становилось все веселее, еще бы, ведь никого из них уже могло б и не быть. Легко отделались, что уж, да и конец пути близок. Кондратий Жердь уже затянул какую-то веселую и чрезвычайно похабную песню, что так любят петь деревенские парни, вгоняя в краску на самом-то деле ничуть не смущающихся дев, Осип подпоясался самым красивым и дорогим кушаком из тех запасов, что всегда носил с собою, даже недалекий Архипов Вол да Убой – и те улыбались чему-то. Один лишь толмач Марко – грустил, вспоминая голубые глаза юной девы. Свидятся ли они еще раз с Аньез хоть когда-нибудь? Один Господь Бог знает.
Глава 8
Павел и рогатый муж
Осень 1243 г. Рим. Трастевере
В Риме путникам повезло: вспомнив советы Аньез и Марцелина, они сняли недорогой пансион в районе Трастевере, за Тибром, на самой окраине близ ворот Святого Панкратия и заросшего густым кустарником и соснами склона холма Джаниколо. Кривая и тенистая улочка, типично средневековая, узенькая, словно коридор в пассажирских вагонах польской постройки – двум тучным людям разойтись проблематично – крошечный (три метра на пять) живописный дворик, огражденный от улицы довольно высокой, сложенной из дикого камня стеной с крепкими двустворчатыми воротами, сам дом – трехэтажный, из золотистого травертина, тоже, как и улочка, узкий, в два вечно закрытых ставнями оконца и стенами, по самую крышу увитыми густым пыльно-зеленым плющом. Во дворе располагалась маленькая кухонка, а на первом этаже дома, с выходом на улицу – скобяная лавка, в которой обычно ночевали двое хозяйских слуг – старый седой дед и шустрый – лет двенадцати – мальчик. Старик Люченцо охотнее откликался на кличку Матрос и не упускал удобного случая рассказать о том, как служил в молодости на небольшом каботажном судне, «изведав все воды от Марселя до Палермо». Мальчик – Кьезо – типичный «гаврош», или, как их называли в Риме – «джаниколезе»: черноволосый, темноглазый, тощий, скудной одежонкой своей – рваные, до колен, штаны и куцая безрукавка – больше напоминавший бродягу, нежели слугу из вполне достойного дома, каковым, несомненно, считалась «Читта Франдолини», пусть даже только в соседских глазах. Франдолини – так звали хозяев: Амедео – низенького кривоного синьора лет сорока с лысой, обрамленной легкомысленными кудряшками, головой и потными руками, его дражайшую супругу Франческу – молодую даму в полном соку, кстати, что не так уж типично для Рима – натуральную (впрочем, очень может быть, что и крашеную) блондинку с карими чувственными глазами и небольшой – предмет постоянного уничижения – грудью. На взгляд Павла, Франческа была очень даже ничего, правда, так вовсе не считал хозяин, постоянно заглядывавшийся на соседку-булочницу – вот уж у той-то была гру-удь! Арбузы! Сия мощная, что уж там говорить, женщина с пышными бедрами и крепким телом, как сразу почувствовал Ремезов, представляла собой предмет тайного вожделения кривоногого Амедео Франдолини, окромя владения скобяной лавкой, еще и сдававшего в наем третий этаж дома.
Шестеро «пилигримов», правда, там разместились с трудом, зато вышло недорого, к тому же и до Ватикана – всего-то с полчаса вдоль реки неспешным шагом. Ну, пусть – минут сорок. Столовались постояльцы здесь же, во дворике, у кухни, куда, по приказанью хозяина слуги вытащили узкий, сколоченный из толстых досок стол, судя по его виду, помнивший еще времена консульства Цезаря. На столовании настоял сам синьор Франдолини, отбивая клиентов у близлежащих таверн, кои, сморщившись, характеризовал как сущие вертепы, сразу же вызвав нездоровый интерес Осипа и Кондратия.
Да, у занимавших второй этаж хозяев еще имелись дети: мальчик и девочка, маленькие – лет пяти-шести. Спали малыши плохо, часто плакали, и синьора Франческа частенько отправляла их гулять под присмотром Матроса и Кьезо. Гуляли обычно на площади у церкви Святой Марии ин Трастевере, к удивлению Павла, имевшую примерно такой же вид, как и много веков спустя. Фонтан, правда, был другой, да и площадь вовсе не имела привычного, притягивающего туристов, вида, впрочем – она и так смотрелась довольно миленько, особенно разросшиеся, оккупированные многочисленными пьяницами, кусты.
Переночевав, путники сразу же в первый денно отправились в город, и вовсе не только потому, что Ремезову не хотелось тратить время даром, просто другое их поведение неминуемо вызвало бы подозрение хозяев – к чему явившимся из далекого далека пилигримам сиднем дома сидеть? Надо успеть всем святым местам поклониться, замолить грехи, испросить милости и удачи.
Вот и бродили, искали подходы-выходы, ждали – насколько удалось узнать, папы сейчас в Риме не было – отъехал на север, возрождать пресловутую Ломбардскую Лигу – союз североитальянских коммун и понтифика против императора Фридриха, кстати, не так давно в очередной раз проклятого и отлученного от церкви, что вовсе не мешало ему здравствовать, заниматься искусствами, наукой и вести весьма успешные войны. Утешало пока одно – папа очень скоро должен был явиться, его ждали к дню святого Франциска – четвертого октября, до чего оставалось чуть меньше недели. И за это время нужно было найти подходы в папскую канцелярию, для чего нужна была бы важная причина, лучше – выдуманная, не говорить же каждому встречному о тайном поручении великого монгольского хана!
Рим середины тринадцатого века, конечно же, вовсе не напоминал тот прекрасный город, где Павел некогда провел с Полиной такие чудесные дни, наверное, самые лучшие в его непростой жизни. От античности уже остались лишь только развалины да нелепо торчащие останки зданий, части которых раскрадывались и использовались в качестве стройматериала каждым, кто только мог себе это позволить. По сути, какого-то сильного самоуправления, коммуны, в Риме сейчас не было, город делили соперничающие между собой банды баронов, понатыкавших тут и сям нелепые, но неприступные дома-башни. Еще не начался Ренессанс, хотя первые ростки его уже начинали проклевываться в богатой Флоренции, где – как и по всему северу – набирали финансовое могущество первые буржуа, в Вечном городе все еще было не так, еще не появились чудом Господним гении Микеланджело, Рафаэля, Бернини, еще не были созданы прекрасные площади, палаццо, фонтаны, римские форумы заросли травой, у колонны Трояна торговали рыбой, Колизей превратился
