Один из смердов – жилистый чернобородый мужик в длинной посконной рубахе – протянул руку:
– Стрела, господине. Вот!
– Татарская, – всмотревшись, протянул Ремезов. – С черешком.
Ирчембе-оглан невесело усмехнулся:
– Такая же, как и та, в собаке. Плохая, худой работы, стрела – ни один воин такую б не взял.
– Господине, девку-то забирать можно? – чуть выждав, осведомился смерд. – Хоронить бы пора поскорей, а то ведь – жара.
– Забирайте, – Павел рассеянно махнул рукой. – Вытаскивайте на берег, там еще раз осмотрим… Верно, милая?
– Я знаю эту девушку, – тихо промолвила боярышня. – Вернее – знала. Это Малинка, певунья, помнишь, я рассказывала?
– Да, да, припоминаю. Ты ей браслетик еще подарила серебряный… – Ремезов снова наклонился к трупу, – которого я, кстати, что-то не вижу.
– Может, берегла, дома хранила? – не спросясь, высказал идею Провор… и тут же испуганно потупился. – Ой!
Господа, впрочем, не обратили внимания на его оплошность.
– Дома? – Полинка недоверчиво покачала головой. – Она ж явно с покоса шла… Провор, узнай потом – зачем посылали?
– Сполню, боярыня-матушка!
– Или – на покос возвращалась.
– Так, покосы-то, милая, в другой стороне! – выходя на берег, напомнил Павел.
– То так, – боярышня согласно кивнула, обернулась, и в жемчужно-серых глазах ее отразилось оранжевое закатное солнце. – Но тело-то вполне могло и теченьем принести. А вверх по реке – как раз покосы. И местечко там одно есть, удобное, на безлюдье – я там всегда купаюсь.
Молодой боярин задумчиво покивал:
– Так ты думаешь, ее из-за браслета убили? Это ж надо – лиходеи какие в наших лесах завелись!
Вытащив убитую их воды, смерды осторожно положили ее на траву… черноволосая, с бледным лицом, несчастная лежала, словно живая.
– Красивая девушка, – негромко заметил Ирчембе-оглан. – На супругу твою, боярин, очень похожа.
Ремезов присмотрелся:
– И правда! Что-то такое есть…
Сказал – и замолк. Резко. Отошел к подведенной слугою лошади. Подумал вдруг, ой… нехорошие какие-то мысли в голове зашевелились…
Поправив подпругу, молодой человек украдкою обернулся, посмотрел на супругу.
– Не ее убить хотели – меня, – подойдя, прошептала та. – Ты ведь об этом и подумал, милый?
Павел ничего не ответил, лишь мотнул головой да взметнулся в седло:
– Дома поговорим. Едем.
– Подожди, – махнув рукой, Полинка подозвала смердов. – Избу тщательно осмотрите, ищите браслет… вот такой! – приподняв рукав, боярышня заголила руку. – Серебряный, с крестиком и уточкой. Запомнили?
– Запомнили, матушка, – разом поклонились смерды. – Крестик и уточка. Ежели завалился куда браслетик-то – сыщем.
– А ты, – Полина повернулась к Провору. – Завтра, как рассветет, метнись вверх по реке. Осмотри все, особенно там, у омута. Расспроси, кого встретишь – может, кто чего и видел.
– Ой, матушка! – вспомнив вдруг что-то важное, смутился подросток. – Совсем забыл доложить. Заглодовская мелкота – лет им по пять всего – никого, окромя рыбаков, на реке не видала.
– Каких еще рыбаков? – насторожился Ремезов.
– Говорят, вроде не чужие, вроде наши рыбаки – они, мелкие-то, их на ярмарке как-то видали… Только в точности не запомнили, не узнают – малы еще.
– Не запомнили? – боярышня отмахнулась от комаров только что сорванной с ближайшей ветлы веткой. – Откуда тогда ведают, что – наши? И вообще, сколько их, тех рыбаков, было-то?
– Мелкие говорят – двое, – Провор шмыгнул носом. – И раньше их видели. Но вряд ли узнают.
Вряд ли… Ремезов задумчиво потеребил подбородок. Что и говорить – какие свидетели из пятилетних детей? Да и рыбаки – с чего к ним цепляться-то? Ну, ловили себе рыбу – и что?
– А откуда те мелкие знают, что это рыбаки? – быстро спросила Полинка.
Подросток неожиданно улыбнулся:
– Так с рыбой они шли, не пустые. У каждого на кукане – по несколько рыбин.
– Может, и вправду рыбаки, – боярышня снова махнула веткой. – Но ты все равно вдоль реки пробегись завтра.
К возвращению, выражаясь Полинкиным (той, погибшей Полинки) термином – «следственно-оперативной группы» в усадьбе уже истопили баньку. Хорошо истопили, как надо – Павел, едва зашел, так чуть на коленки не ухнул – уж до чего жаром-паром от раскаленных камней обдало! Ирчембе-оглан тоже присел, ухнул одобрительно:
– Хороша у тебя, друже боярин, банька-то!
Попарились знатно – поддавали на камни водицей с духовитыми травами, да кваском еще разбавляли, да пивом. Потом, на лавке в предбаннике, отпивались, охали:
– Уфф! Хорошо!
– Добрая банька, добрая.
– А ты где, Ирчембе-друже, к бане-то приохотился? Степняки ж бани не любят?
– А мы – христиане, мы любим! А я в Рязани впервые баню попробовал – дюже понравилось. Якши!
– А Рязань-то вы того… разрушили.
– Ее до нас еще ульдемирские коназы разрушили, а мы уж так, дорушили то, что осталось.
– Ульдемирские коназы?
– Ну, по-вашему – владимирские князья. Великий князь Ярослав недавно при дворе Бату-хана был, вино пил, дары дарил знатные. Дюже понравился хану – якши! Знаешь, что хан великий сказал Ярославу Всеволодычу?
– И что же?
– Будь ты старшим над всеми князьями в народе русском!
Ремезов прекрасно знал, что именно говорил Батый владимирскому князю Ярославу Всеволодычу. Именно так и сказал – старшим, великим князем назначил – кстати, вполне законно, по лествичному праву русскому, вместо прежнего великого князя, брата Юрия, погибшего на Сити-реке от монгольских сабель. Недаром, недаром хитрый Ярослав с подарками богатыми к хану ездил, теперь вот главным среди всех князей стал – получил ярлык на княжение. Или – не получил еще? Впрочем, какая разница? Что там владимирские дела, когда здесь, в Смоленске какая-то интересная каша заваривалась – Ирчембе-оглан ведь не просто так приехал… и явно не просто так к старому дружку Павлу в гости заглянул. Нет, не просто! Хитер сотник, умен, и к весьма важному делу приставлен – к разведке. А Павел, кстати, на него работал – Ирчембе-оглан искренне так считал… и пока не просчитался.
Вот потому-то Ремезов и спросил, наконец, напрямик, поставив на пол пустую баклагу:
– Тебе ведь, Ирчембе, друг мой дорогой, от меня что-то надо?
– Хэк! – найман стукнул себя ладонями по коленкам, прищурился. – Ничего-то от тебя не скроешь, славный Павел-оглан! Ну да, врать не буду – надобно кое-что. Пока еще сам не знаю – что.
Боярин удивленно моргнул:
– Это как это – не знаешь?
– Да так. От многого то зависит – и от князя смоленского Всеволода не в последнюю очередь. Что то еще он скажет.
– Ах, ну да, ну да – ты ж к нему и едешь, – хлебнув из кувшина пивка, хохотнул Ремезов.
Гость отозвался загадочно:
– Я – к нему, и ты – к нему. Жди гонцов вот-вот. Думаю, вместе к князю и явимся.
– Вот даже так?
Ремезов явно озадачился, понимая, что хитрый сотник явно не расскажет ему всего в силу присущей ему по роду деятельности скрытности. Так, намекнул кое-что – и на том спасибо. Что ж…
– Вот что, друже Ирчембе-оглан, – Павел решительно пристукнул ладонью по лавке. – Скажу тебе сразу – никуда я отсюда не поеду. Сам видишь, что в вотчине делается! Убийства, разор. Так что, покуда злодеев не сыщу –
