– Понимаю тебя, боярин, – сотник покусал тонкие щегольские усики. – Понимаю и… И готов помочь! Если затаились где-то злодеи – так мы их быстро отыщем! Вот с завтрашнего дня и начнем… Да! Боярыня твоя пускай тоже с нами в этом деле будет – разумна не по годам, приметлива… словно из наших, из степных, женщин.
– Чего это из ваших-то? – обиделся за русских женщин Ремезов. – Чем это ваши наших лучше?
– Тем, что сами свою жизнь строят – сами себе мужей ищут, ездят на пиры, воюют иногда…
– Ага, ага, так уж и ищут… Все подряд.
– Ну, не все… только знатные, да вдовы.
– Ага, вот видишь! Не все.
А, в общем-то, прав был степняк. Прав даже не в местном, а в глобальном смысле – в смысле положения женщин в средневековом обществе. Да и не было никакого положения, так – ниже плинтуса. Кухня, хозяйство, ежегодное – почти ежегодное – рождение детей, вот и все женские радости, эпоха куртуазности еще не наступила, да и когда наступит, коснется лишь весьма незначительного меньшинства. Остальные – да все почти! – так и будут тянуть свою лямку: лет в четырнадцать – замуж, тут же – первый ребенок, затем второй, третий, двенадцатый… за детородный период – два десятка детей, из которых примерно с дюжину умрет еще во младенчестве от разных детских болезней, еще человек пять покинут этот мир в отрочестве – тоже от болезней, или погибнув – на охоте, во время вражеских набегов и войн. Таким образом, останется трое – вполне счастливая, правда, не особенно многодетная, семья.
Гм… Полинку та же участь ждет?
Хмыкнув, Ремезов поднялся с лавки и, прихватив веник, позвал слегка уже захмелевшего гостя:
– Ну, что, друже Ирчембе? Пойдем, допаримся, да зелена вина попьем! Хорошее у меня вино – из земли фряжской. Вкусное – не какая-нибудь там ваша ягодная бражка.
– Ягодная бражка тоже ничего себе! Особенно ежели хорошо забродит.
Войдя в баню, Павел плеснул из ковша на камни – зашипел, ударил по распаренному телу пар, а уши едва не свернулись в трубочку. Ирчембе-оглан поспешно спрыгнул с полка на пол – мол, тут пока посижу.
– Ну, сиди-сиди…
Ремезов схватил веник, помахал, разгоняя жар, да принялся хлестаться с таким остервенением, словно бы дал обет терзать плоть.
– Ах, едрен батон! Хорошо! Хорошо! А плесни-ка, друже, еще! Вот так… Эх-ма!!!
Долго боярин не выдержал – спрыгнул с полка, выскочил из бани – окунулся в бочку, жаль, вода тепловата, так ведь лето на дворе, не зима. Так, в бочке сидя, задумался – снова навалились нехорошие мысли. Те, что коров порезали – собаку убили. Понятно, почему – чтоб вниманье ничье не привлекла, не взлаяла. А залаял бы пес, прибежали бы пастушата – убили б и их, просто так, чтоб не мешали – ничего личного. И Налима на плотине мельничной – тоже именно потому убрали, чтоб не помешал диверсии. И тех мужиков – заглодовских смердов, – чтоб потом лес поджечь. Все правильно, все логично… Однако вот Малинка что-то из этой логики выпадает, не укладывается. Ее-то зачем было убивать? Узнала кого-нибудь, случайно увидела? Может быть… А, может… Может, это не она, это ее узнали! Верней – обознались. С Полиной-боярышней спутали!
Павел аж чуть водой в бочке не захлебнулся от подобной мысли. А ведь верно – не в холопку, в боярыню целились! Господи… Вот ведь лезут мысли… Да ведь не так все! Все проще гораздо – увидала девка кого-то, кого могла потом опознать, вот и…
– Эй, друже боярин! Ах, хороша у тебя банька-то!
– Кто бы спорил!
– Что, бражки-то не осталось больше?
– Да есть. Ты погодь, Ирчембе, скоро в хоромы пойдем – там и попируем.
Как всякий степной витязь, сотник спиртного пил много – пил да не хмелел, только все веселей делался, да на девок-челядинок, что яства в глубоких блюдах таскали, серо-зелеными глазами своими посматривал да подкручивал ус. А потом, улучив момент, сказал вполне трезво:
– Думаю, Павел-друг, девчонку ту не так просто убили. Слишком уж она на супругу твою похожа, Полину-хатун.
То же думал и Ремезов, и у него роились в голове подобные неспокойные мысли, которых боярин от себя старательно гнал – а гость вот, наоборот, вызвал заново. Да еще и подначил:
– Врагов у тебя, я так понимаю, хватает? Кто самый ближний?
– Боярин Телятников – Битый Зад.
Ирчембе-оглан насмешливо приподнял бровь:
– Битый Зад – это ты его?
– Да бывали дела, – хмыкнув, кивнул Павел. – И ведь главное – было за что! Но об участии моем Телятников наверняка не знает. Так, догадываться только может.
– Телятников, – негромко причмокнув, сотник пристально посмотрел на собеседника. – И больше врагов нет?
– Как нет? А братцы родные? Но эти далеко, под Смоленском. А на Полинку у Телятникова тоже зуб – и большой.
– Впрочем, кто – покуда не так уж и важно, – поставив кружку на стол, пробормотал гость. – Телятников – он далеко от тебя?
Ремезов почесал голову:
– Да не так уж и близко – за болотами, за дальним лесом… В иную пору – полдня пути.
– Во! – прищелкнул пальцами Ирчембе-оглан. – А я о чем тебе толкую? Если чужих в вотчине твоей не видали, значит – кто-то из своих пакостит.
– Рад, что у нас с тобой мысли схожи, – кисло улыбнувшись, боярин громко позвал тиуна. – А ну-ка, Михайло, вели еще браги тащить!
Выкрикнув, Павел тяжело уселся на лавку и вытянул ноги:
– Вот и я так думаю – кто-то из своих. Предатель завелся, злодей! Или – злодеи. Кстати, не так и давно, раньше-то ведь никаких таких пакостей не было.
Гость вскинул глаза:
– Не было, или ты просто не замечал? Внимания не обращал, так ведь бывает.
Ремезов надолго задумался, припоминая – а что, если прав сотник? Вспоминал, вспоминал… так ничего и не вспомнив, снова позвал тиуна. Тот тоже ничего припомнить не смог.
– Ну, значит, недавно все началось, – покладисто покивал степняк. – Кто-то чего-то – Телятников или братья твои – кому-то посулил. Вот и началось! Раньше ведь не было? Ни пожаров, ни мертвяков, да и коров не резал никто.
– Не, не, ничего такого.
– Вот я и говорю – посулили… Или ты просто кого-нибудь в вотчине заобидел сильно?
Скривившись, боярин мотнул головой:
– Да нет, никого.
– А никто в последний месяц-два в вотчину к тебе не наезжал? – продолжал допытываться Ирчембе.
– Не наезжал, – уверенно отозвался Павел. – Ежели б кто объявился, доложили бы. О волхве вот – узнал почти сразу же.
Гость усмехнулся в усы, уверенно, по-хозяйски, правда, эта усмешка его тут же переросла в такую открытую и дружескую улыбку, что и Ремезову, несмотря на затронутую тему беседы, тоже вдруг сделалось весело! А, может, это просто бражка сыграла в крови.
Встрепенувшись, Павел хлопнул
