Я пел о Гиацинте, прекраснейшем из людей. Я не хотел делить его ни с кем даже на мгновение. Объятый ревностью, я угрожал Зефиру, если он посмеет вмешаться.
Я пел о том дне, когда мы с Гиацинтом играли на поле, и Западный ветер отнес брошенный мною диск в сторону, и тот угодил в голову моему другу. В память о Гиацинте я создал из его крови цветы и возложил вину на Зефира, но в действительности всему виной была моя мелочная жадность. Теперь, излив горе, я принял ответственность на себя.
Я пел о своих неудачах, разбитом навеки сердце и одиночестве. Я признал себя худшим из богов, самым грешным и несобранным. Я не сумел посвятить себя одной любви. Не сумел даже определиться, богом чего желаю быть, и склонялся то сюда, то туда, отвлекаясь и досадуя на себя.
Моя золотая жизнь была симуляцией, моя невозмутимость – притворством. Мое сердце – куском окаменевшего дерева.
Вокруг, тут и там, падали мирмеки. Сам муравейник содрогался от скорби.
Я нашел третью герань, потом четвертую.
И наконец, взяв паузу между строками, услышал тоненький голос впереди – плач девочки.
– Мэг! – Оставив песню неоконченной, я устремился на голос.
Как я и представлял, она лежала посередине пещеры, служившей чем-то вроде продовольственной кладовой. Со всех сторон ее окружали штабеля трупов животных – коров, оленей, лошадей, – покрытых затвердевшей пленкой и постепенно разлагающихся. Смрад едва не свалил меня с ног.
Мэг тоже лежала в коконе, но она сопротивлялась всей силой герани. Из самых тонких частей кокона пробивались зеленые листочки. Цветочная манжетка не подпускала жижу к лицу. Мало того, выпустив несколько розовых цветов у левой подмышки, ей удалось высвободить одну руку.
Глаза ее опухли от слез. Наверно, ей было страшно и больно, но когда я опустился рядом с ней на колени, первыми словами Мэг были такие:
– Мне так жаль.
– Почему? Ты не сделала ничего плохого. Это я тебя подвел.
Она всхлипнула.
– Ты не понимаешь. Эта твоя песнь. О боги… Аполлон, если бы я знала…
– Ну все, все, успокойся. – Я так посадил горло, что почти не мог говорить. Пение едва не стоило мне голоса. – Это просто твоя реакция на скорбь в музыке. Давай-ка освободим тебя.
Я еще раздумывал, как это сделать, когда Мэг вдруг пискнула, а глаза у нее полезли на лоб. По спине прошел холодок.
– За мной стоят муравьи, да? – спросил я.
Она кивнула.
Я повернулся – в пещеру как раз вошли четверо мирмеков – и потянулся к колчану. В нем осталась одна стрела.
28
Родительский совет
Мамы, не позволяйте вашим личинкам
Вырастать в муравьев
Мэг заметалась в своем липком коконе. – Вытащи меня отсюда!
– У меня нет лезвия! – Я нащупал на шее струну от укулеле. – Вообще-то лезвия есть, но только твои. В смысле, твои кольца…
– Вырезать меня не обязательно. Когда муравей засовывал меня сюда, я уронила пакетик с семенами. Он должен быть где-то близко.
Мэг оказалась права. Смятый мешочек обнаружился у ее ног.
Осторожно, следя одним глазом за муравьями, я придвинулся к нему. Мирмеки сгрудились у входа в пещеру, не решаясь почему-то продвигаться дальше. Возможно, их сдерживал ведущий сюда след мертвых сородичей.
– Хорошие муравьи. Замечательные, спокойные муравьи. – Я наклонился, поднял пакетик и, заглянув в него, убедился, что там осталось еще с полдюжины семян. – Что дальше?
– Брось их на кокон.
Я показал на цветы, растущие у нее на шее и под мышкой.
– Из скольких выросло это?
– Из одного.
– Тогда шесть тебя задушат. Слишком многих дорогих мне людей я обратил в растения. И теперь не стану…
– СДЕЛАЙ ЖЕ ЧТО-НИБУДЬ!
Муравьям ее тон не понравился. Щелкая мандибулами, они двинулись в наступление. Я торопливо высыпал зернышки на кокон и достал последнюю стрелу. Убивать одного не имело смысла – три оставшихся разобрали бы нас на кусочки, – поэтому я выбрал другую цель. И выстрелил в потолок пещеры над головами муравьев.
Ход, конечно, отчаянный, но мне уже случалось рушить здания стрелами. В 464 году до нашей эры я вызвал землетрясение, уничтожившее едва ли не всю Спарту (спартанцы никогда мне особенно не нравились).
На этот раз повезло меньше. С глухим стуком стрела воткнулась в плотно сбитую землю. Муравьи, роняя кислотную слюну, приблизились еще на шаг. За спиной у меня Мэг пыталась вырваться из кокона, уже укрытого лохматым ковром сиреневых цветков.
Ей требовалось еще какое-то время.
Исчерпав запас идей, я стащил с шеи платок цветов бразильского флага и замахал им, как маньяк, пытаясь вызвать моего внутреннего Паоло.
– НАЗАД, ГАДКИЕ МУРАШИ! БРАЗИЛИЯ!
Муравьи дрогнули – смущенные то ли яркими цветами, то ли моим голосом, то ли моей безрассудной самоуверенностью. Пока они мялись в нерешительности, по потолку, от того места, куда угодила стрела, разбежались трещины, а в следующее мгновение тонны грунта обрушились на головы мирмеков.
Когда пыль рассеялась, половина пещеры исчезла вместе с нашими врагами.
Я уставился на платок.
– Клянусь Стиксом. Он действительно обладает магической силой. Если об этом узнает Паоло, он станет невыносим.
– Сюда! – крикнула Мэг.
Я обернулся. Через кучу трупов лез еще один мирмек, пробравшийся, наверно, через второй выход, находившийся за омерзительной кладовой. Прежде чем я успел сообразить, что делать, Мэг, разбросав цветы, вырвалась из кокона.
– Мои кольца!
Я сорвал их со струны и бросил ей. Едва попав в руки Мэг, они вспыхнули и превратились в два ятагана.
Мирмек, скорее всего, вообще не успел ни о чем подумать – клинки блеснули и срезали его бронированную голову. Тело свалилось на пол.
Мэг повернулась ко мне. На ее лице разыгрался целый спектакль эмоций – вины, горечи, страдания. Я даже испугался, что она воспользуется своим оружием против меня.
– Аполлон… – Голос моей юной подруги сорвался. По-моему, она еще не оправилась от моей песни, потрясшей ее до основания. Мысленно я дал зарок – быть сдержаннее в выражении чувств, когда поблизости есть смертный.
– Все в порядке. Это я должен извиняться перед тобой. Это из-за меня ты попала в переплет.
Она покачала головой:
– Ты не понимаешь. Я…
Бешеный вопль эхом ворвался в пещеру, сотрясая просевший потолок и низвергая на наши головы комки пыли. Вопль заставил меня вспомнить Геру, когда она проносилась по коридорам Олимпа, проклиная меня за неопущенную крышку туалета.
– Муравьиная царица, – догадался я. – Надо уходить.
Мэг указала клинком на единственный выход:
– Звук шел оттуда. Мы пойдем ей навстречу.
– Вот именно. Так что давай обойдемся без покаяний, ладно? Погибнуть еще не поздно.
Мы нашли царицу.
Ура.
Все коридоры
