От ее слов меня пронзила такая боль, словно тупая стрела Артемиды ударила меня в живот. (Уверяю вас, это больно.)
Мы можем убить его.
Имя моего старого друга, которое выкрикивают снова и снова.
Я, пошатываясь, поднялся на ноги, меня затошнило, язык словно решил оторваться от глотки.
– Эй, Аполлон! – кинулся ко мне Лео. – Что с тобой?
– Я…
Еще один рвотный позыв. Я заковылял к ближайшей ванной, и на меня нахлынуло видение… перенесшее меня в тот день, когда я совершил убийство.
19
Мое имя Нарцисс
Сегодня я буду твоим тренером
И убью тебя
Я знаю, о чем вы подумали. «Но Аполлон! Ты бог! Ты не можешь совершить убийство. Любая смерть, которую ты причинишь, – исполнение божественного Промысла, совершенно закономерное. Я почту за честь принять смерть от твоей руки!»
Мне нравится ход твоих мыслей, дорогой читатель. Я действительно опустошал целые города своими стрелами. Я бесчисленное количество раз насылал чуму на человечество. Как-то раз мы с Артемидой умертвили семью из двенадцати человек за то, что их мама сказала что-то нехорошее о нашей маме. Какое нахальство!
Ничто из этого я не считал убийством.
Но когда я, спотыкаясь, ввалился в ванную, готовый выплеснуть содержимое своего желудка в туалет, вымытый моими же руками, меня поглотили кошмарные воспоминания. Я увидел себя в Древнем Риме в тот холодный зимний день, когда я на самом деле совершил нечто ужасное.
Пронизывающий ветер гулял по коридорам дворца. В жаровнях угасало пламя. На лицах солдат преторианской гвардии не отражалось даже намека на то, что им холодно, но, минуя каждую дверь, я слышал, как клацают доспехи на их дрожащих телах.
Никто не остановил меня, когда я направился в личные покои императора. Да и с чего бы им меня останавливать? Я был Нарциссом, личным тренером цезаря.
Но в тот день маскировка под смертного давалась мне с трудом. Меня мутило. По шее стекал пот. Я никак не мог оправиться от потрясения, вызванного сегодняшними играми: смрад от усыпавших арену трупов; кровожадная толпа, скандирующая «КОММОД! КОММОД!»; император в сияющих золотых доспехах и пурпурном одеянии, кидающий отрубленные головы страусов в сенаторов и указывающий острием своего меча на стариков: «Вы следующие!»
Час назад префект претория Лет отозвал меня в сторонку и сказал: «С обедом ничего не вышло. Это наша последняя возможность. Мы можем убить его, но только с твоей помощью».
Любовница Коммода Марция, зарыдав, схватила меня за руку: «Он убьет нас всех. Он уничтожит Рим. Ты знаешь, что нужно сделать!»
Они были правы. Я видел список имен – враги, настоящие или воображаемые, которых Коммод намеревался казнить завтра. Марция и Лет были первыми в этом списке, за ними шли сенаторы, знать и несколько жрецов из храма Аполлона Созиана. Смотреть на такое сквозь пальцы я не мог. Коммод порубил бы их, не задумываясь, как страусов или львов.
Я толкнул бронзовые двери в покои императора, и они распахнулись.
Из темноты раздался рев Коммода:
– ПРОЧЬ!
Бронзовый кувшин пролетел у меня над головой и ударился о стену с такой силой, что по мозаике пошла трещина.
– И тебе здравствуй, – сказал я. – Мне тоже никогда не нравилась эта мозаика.
Император моргнул, пытаясь разглядеть меня:
– А… это ты, Нарцисс. Заходи. Быстрее! Запри дверь!
Я послушался.
Коммод стоял на полу на коленях и держался за кушетку. Вид императора совсем не вязался с роскошью его опочивальни: шелковые занавески, золоченая мебель, расписанные цветными фресками стены, – казалось, будто сюда каким-то чудом забросило попрошайку с улиц Субуры. Взгляд его был безумен. В бороде блестела слюна. Простая белая туника была заляпана пятнами рвоты и крови, что неудивительно – ведь его любовница и префект за обедом отравили его вино.
Но в остальном Коммод почти не изменился с тех пор, как, восемнадцатилетний, бездельничал в военном шатре посреди дунайских лесов. Теперь ему уже тридцать один год, но время было к нему милосердно. К ужасу римских модников, он отрастил длинные волосы и густую бороду, чтобы походить на своего кумира Геркулеса. И все же он был образцом римской мужской красоты. Можно было бы принять его за бессмертного бога, каковым он сам себя часто именовал.
– Они хотели убить меня! – прорычал он. – Я знаю, что это они! Но я не умру. Я им всем покажу!
Мне было больно видеть его таким. Еще вчера я был полон надежд.
Мы весь день отрабатывали боевые приемы. Сильный, уверенный в себе, он прижал меня к земле и сломал бы мне шею, будь я простым смертным. Он дал мне подняться, и остаток дня мы провели смеясь и болтая, как в былые времена. Нет, он не знал, кто я на самом деле, и все же… даже в облике Нарцисса я был уверен, что смогу пробудить благодушие императора, вновь разжечь огонь, горевший в сердце прекрасного юноши, которого я когда-то знал.
Однако сегодня он проснулся еще более кровожадным и сумасшедшим, чем когда-либо.
Я приблизился к нему осторожно, как к раненому зверю:
– Ты не умрешь от яда. Ты слишком силен для этого.
– Именно! – Он рывком поднял себя на кушетку, костяшки его пальцев побелели от напряжения. – Завтра, как только я обезглавлю этих предателей, мне станет лучше!
– Может быть, лучше отдохнуть пару дней? – предложил я. – Восстановить силы и обдумать все.
– ОБДУМАТЬ?! – он поморщился от боли. – Тут не о чем думать, Нарцисс. Я убью их и назначу новых советников. Может, тебя? Хочешь стать моим советником?
Я не знал, смеяться мне или плакать. Увлеченный любимыми играми, Коммод передал власть над государством своим префектам и дружкам… но никто из них долго не жил.
– Я простой тренер, – сказал я.
– Какая разница! Я сделаю тебя аристократом. Будешь править Коммодианой!
Услышав это название, я вздрогнул. За стенами дворца никто не принимал нового имени, данного императором Риму. Граждане отказывались именоваться коммодианцами. Легионы были в ярости оттого, что теперь их называли легионами Коммода. Безумные указы Коммода стали последней каплей для его многострадальных советников.
– Прошу, цезарь, – взмолился я, – отдохните от казней и игр. Дайте себе время исцелиться. Время обдумать последствия.
Он оскалился, растянув испачканные кровью губы:
– Не начинай и ты! Говоришь как мой отец. Хватит мне думать о последствиях!
Я совсем пал духом. Было очевидно, что случится в ближайшее время. Коммод не умрет от яда. Он прикажет безжалостно истребить своих врагов. По всему городу вознесутся головы на пиках. Вдоль Виа Аппиа установят распятия. Погибнет половина сената. Сам Рим, оплот олимпийских богов, будет потрясен до основания. А Коммода все равно убьют… на несколько месяцев позже, каким-то другим способом.
Я покорно склонил голову:
– Конечно, цезарь. Позвольте наполнить для вас ванну.
Коммод закряхтел,
