– Если это конец пророчества, то что оно значит? Вход безмолвный бог не открывать на она?
Герофила хотела что-то сказать, но передумала и с надеждой взглянула на меня.
– Давайте снова согласуем слова, – предложил я. – Если добавить первую часть фразы из Лабиринта, получится: Аполлон зрит смерть в Тарквиния могиле, если… э-э… вход… к? – Я посмотрел на Герофилу, и она одобрительно закивала. – Вход к безмолвному богу… Хм. Даже не знаю, кто это. Если вход к безмолвному богу не откроет она…
– Ты забыл про «на», – напомнил Гроувер.
– Думаю, его можно опустить, раз уж это была двойная игра.
Гроувер подергал себя за подпаленную бородку:
– Вот поэтому я и не играю в «Скрэббл». А еще потому, что мне хочется съесть фишки.
Я повернулся к Герофиле:
– Значит, Аполлон – то есть я – зрит смерть в Тарквиния могиле, если вход к безмолвному богу не откроет она… Кто? Мэг права. У пророчества должен быть конец.
Откуда-то слева раздался знакомый голос:
– Не обязательно.
На горизонтальном выступе, делящем стену на две половины, стояла Медея. Она была явно жива и рада нас видеть. За ней двое пандов держали избитого и закованного в цепи пленника – нашего друга Креста.
– Здравствуйте, дорогие мои, – улыбнулась Медея. – Видите ли, пророчеству вовсе не обязательно иметь конец – ведь вы все равно умрете!
41
Мэг запела. Всему конец.
Идите домой
Мы спеклись
Мэг атаковала первой.
Быстрыми уверенными ударами она разрубила сковывавшие Сивиллу цепи и устремила на Медею взгляд, говорящий: «Ха-ха! Я спустила с цепи боевого оракула!»
Кандалы упали на каменный пол, оставив на запястьях и щиколотках Герофилы страшные красные ожоги. Сивилла попятилась и прижала руки к груди. В лице ее читалась вовсе не благодарность – Герофила была в ужасе.
– Мэг Маккаффри, нет! Нельзя было…
Какое бы слово она ни загадала – хоть по горизонтали, хоть по вертикали, – уже не имело значения. Вмиг цепи и кандалы вновь стали целыми, будто их никто не разбивал, и, подпрыгнув, как разъяренная гремучая змея, бросились вперед – но к не Герофиле, а ко мне – и обвились вокруг моих запястий и щиколоток. Боль была такой страшной, что поначалу показалась приятной прохладой. А потом я закричал.
Мэг снова рубанула по раскаленным звеньям, но на этот раз они выдержали. С каждым ударом цепи все больше тянули меня вниз, и в конце концов мои руки оказались у самой земли. Изо всех своих ничтожных сил я потянул цепи на себя, но сразу понял, что это плохая идея. Это было все равно что прижать запястья к раскаленной докрасна сковороде. Я едва не потерял сознание от боли, а запах… о боги, запах жаренного во фритюре Лестера мне совсем не понравился. Только когда я перестал сопротивляться и позволил цепям приковать меня к выбранному ими месту, боль чуть-чуть отступила и стала просто мучительной.
Медея, которую мои ужимки явно позабавили, расхохоталась:
– Умница, Мэг Маккаффри! Я хотела заковать Аполлона сама, но благодаря тебе мне не придется колдовать.
Я рухнул на колени:
– Мэг, Гроувер, уводите отсюда Сивиллу. Оставьте меня!
Еще одно храброе самопожертвование. Надеюсь, вы ведете счет.
Увы, мой порыв оказался напрасен. Медея щелкнула пальцами. Плавающие в ихоре каменные плиты сдвинулись, и мост, соединявший площадку Сивиллы с выходом, разрушился.
За спиной колдуньи два стражника, державших Креста, швырнули его на пол. Он прислонился спиной к стене, упрямо не выпуская из скованных рук мое боевое укулеле. Глаза у пандоса заплыли. Губы были разбиты. Два пальца на правой руке согнулись под странным углом. Он виновато взглянул на меня. Мне хотелось приободрить его, сказать, что он молодец. Это нам не следовало оставлять его на страже одного. А еще мне хотелось заверить его, что даже с двумя сломанными пальцами он сможет отлично играть перебором!
Но я в тот момент едва соображал, и утешать юного ученика мне было совершенно не под силу.
Стражники расправили гигантские уши и, поймав потоки горячего воздуха, спланировали на плиты рядом с каждым из углов площадки. Выхватив кханды, они приняли боевые стойки – на случай, если кто-то из нас решит по глупости перепрыгнуть через кипящий ихор.
– Вы убили Тимбра! – прошипел один.
– Вы убили Пика! – подхватил второй.
Стоящая на безопасном выступе Медея усмехнулась:
– Видишь, Аполлон, я привела с собой решительно настроенных добровольцев! Остальные тоже требовали взять их сюда, но…
– Остальные ждут снаружи? – спросила Мэг.
Я не понял, обрадовалась она (Ура, сейчас придется убить меньше пандов!) или расстроилась (Ну вот, потом придется опять убивать пандов!).
– Конечно, дорогая, – ответила Медея. – И даже если вы настолько глупы, что решили, будто сможете обойти нас, у вас все равно ничего не выйдет. Хотя Флаттер и Децибел ни за что вас не пропустят. Правда, мальчики?
– Я Флаттер, – сказал Флаттер.
– А я Децибел, – сказал Децибел. – Нам уже можно их убить?
– Еще нет, – ответила Медея. – Аполлон сейчас как раз там, где нужно, осталось его только растворить. Остальные – не дергайтесь. Если вмешаетесь, мне придется приказать Флаттеру и Децибелу вас убить. Ваша кровь может попасть в ихор, и у меня не получится чистой смеси. – Она развела руками. – Вы ведь сами понимаете – испорченный ихор нам ни к чему. По рецепту мне нужен только дух Аполлона.
Мне не понравилась, что она говорит обо мне, будто я уже умер и стал просто ингредиентом вроде жабьего глаза или сассафраса.
– Никто меня не растворит! – прорычал я.
– О, Лестер, – сказала колдунья, – ну конечно, мы тебя растворим!
Цепи снова натянулись, и мне пришлось встать на четвереньки. Сложно представить, как Герофиле удавалось так долго терпеть эту боль. Хотя она же была бессмертной. А я нет.
– Приступим! – объявила Медея.
И она начала нараспев читать заклинание.
Ихор раскалился добела и залил комнату ослепительным сиянием, в котором померкли все цвета. У меня под кожей будто зашевелились крохотные плиточки с острыми краями, они резали изнутри, сдирая с меня смертную оболочку, превращая мое тело в пазл, из частей которого никак не складывалось «Аполлон». Я кричал. Извивался. Может быть, даже молил о пощаде. К счастью, я мог только вопить, мои губы не могли выговорить ни слова, и поэтому мне удалось сохранить ту крупицу достоинства, которая во мне еще оставалась.
Несмотря на невыносимую муку, я заметил сквозь застилающую глаза пелену, что мои друзья отпрянули, напуганные видом пара и пламени, которые вырывались из трещин, расколовших мое тело.
Я их не осуждал. Да и что они могли поделать? В тот момент я был более взрывоопасен, чем семейная пачка гранат из макроновского магазина, только в отличие от них моя упаковка была не настолько прочной.
– Мэг, – сказал Гроувер, пытаясь нащупать свирель. – Я хочу сыграть песнь природы. Попробую помешать ее заклинанию и позвать на помощь.
Мэг покрепче сжала рукояти мечей:
– В этом пекле?
