— Тебя, наверное, нет, а нас, евреев? — спросил доктор Зельцер, близкий друг моего отца. — Вы ведь слышали, Гитлер заставляет евреев носить звезду на рукаве.
— Мартин прав, — сказал папа. — И Гитлер в Польше вводит систему гетто[5].
— Систему? Это так называется, Костас? Он в тех гетто запер сотни тысяч евреев в Лодзе и ещё больше — в Варшаве, — с отчаянием в голосе произнёс доктор Зельцер.
— Я не так выразился. Извини, Мартин, — сказал папа. — Я хочу сказать, что перед нами два дьявола и каждый из них хочет управлять адом.
— Но, Костас, невозможно оставаться нейтральным и независимым, — заметил кто-то.
— Лина! — прошептала мама, схватив меня за воротник. — Ступай в свою комнату!
Я не сопротивлялась. Мне уже наскучили постоянные разговоры о политике. Я слушала только ради развлечения, так как пыталась нарисовать выражения их лиц по услышанным словам, а не непосредственно глядя на них. И для того, чтобы нарисовать доктора Зельцера, я услышала достаточно.
Мой брат и дальше работал с сибирячками в швейной мастерской. Он им нравился. Йонаса и его славный характер любили все. Женщины посоветовали ему сделать тёплую обувь на зиму. Когда он откладывал остатки себе, они смотрели в другую сторону. Йонас учил русский язык намного быстрее, чем я. Он многое понимал в разговорах и даже использовал жаргон. Я же просила его переводить. Я терпеть не могла русский язык.
43
Я полола рядом с мамой на свекольном поле. Передо мной появились чёрные ботинки, и я подняла взгляд. Крецкий. Его жёлтые волосы были с одной стороны зачёсаны на пробор и спадали через лоб. Интересно, сколько ему лет. Выглядел он не намного старше Андрюса.
— Вилкас, — сказал он.
Мама взглянула на него. Он затарахтел что-то по-русски, да так быстро, что я ничего не поняла. Мама опустила взгляд, а потом снова подняла его на Крецкого. И закричала, обращаясь ко всем на поле:
— Они ищут того, кто умеет рисовать!
Я застыла. Они нашли мои рисунки…
— Кто-то из вас рисует? — спросила она, приложив руку козырьком к глазам и осматривая поле. Что же мама делает?
Никто не ответил.
Крецкий прищурился и перевёл взгляд на меня.
— Они дают две сигареты тому, кто скопирует им карту и фотографию…
— Я это сделаю! — быстро сказала я, уронив тяпку.
— Лина, нет! — Мама схватила меня за руку.
— Мама, понимаешь... папа, — прошептала я. — Может, так мы что-то узнаем про мужчин или про войну. Да и я немного отдохну от работы на поле.
Я подумала, что дам сигарету Андрюсу. Мне хотелось извиниться перед ним.
— Я пойду с ней, — сказала мама по-русски.
— НЕТ! — закричал Крецкий и схватил меня за руку. — Давай! — потянув меня прочь, орал он.
Крецкий тащил меня со свекольного поля. Держал так, что рука болела. Только поле оказалось позади, как он меня отпустил. Мы молча дошли до колхозного управления. Между лачугами к нам шли два энкавэдэшника. Один нас заметил и что-то крикнул Крецкому.
Он взглянул на них, затем на меня. И резко изменился.
— Давай! — закричал Крецкий и дал мне пощёчину.
Щека заболела. От неожиданного удара скрутило шею.
Два энкавэдэшника приближались, следя за нами. Крецкий обозвал меня фашистской свиньёй. Те засмеялись. Один из них попросил спичку, и Крецкий ему подкурил. Энкавэдэшник наклонился лицом ко мне. Пробормотав что-то по-русски, он выпустил мне в лицо длинную струю дыма. Я закашлялась. Он ткнул зажжённым кончиком сигареты мне в щёку. В щербине между его передних зубов виднелись коричневые закопченные пятна. Губы у него потрескались и покрылись сухой корочкой. Он отступил, смерил меня взглядом и кивнул.
Моё сердце выпрыгивало из груди. Крецкий засмеялся и хлопнул того охранника по плечу. Другой энкавэдэшник поднял брови и показал пальцами неприличный жест, а после рассмеялся и пошёл в поле. Щека больно пульсировала.
У Крецкого опустились плечи. Он отошёл и закурил.
— Вилкас, — позвал он и, покачав головой, выпустил дым из уголка рта.
А после засмеялся, схватил меня за руку и потащил к колхозному управлению.
И на что я только согласилась?
44
Я сидела за столом в колхозном управлении. Помахала руками в надежде, что они перестанут дрожать. Карта лежала передо мной слева, а фотография справа. На карте была Сибирь, а на снимке — какая-то семья. Лицо одного из мужчин на фото было обведено чёрной рамкой.
Энкавэдэшник принёс бумагу и коробку с хорошим набором карандашей, перьев и прочих принадлежностей для рисования. Я погладила их пальцами — мне бы их для моих рисунков. Крецкий указал на карту.
Карты я в школе видела, но они никогда не были мне так интересны, как эта. Я смотрела на Сибирь, поражённая её размерами. Где мы? И где папа? Я рассматривала её внимательно. Крецкий нетерпеливо постучал кулаком по столу.
Пока я рисовала, надо мной стояло несколько офицеров. Они листали свои бумаги и показывали что-то на карте. В их папках к документам были прикреплены и фотографии. Я смотрела на места, обозначенные на карте, чтобы запомнить их. Потом себе зарисую.
Большинство офицеров ушли, как только я закончила карту. Крецкий просматривал свои документы и пил кофе, пока я рисовала мужчину из фотографии. Закрыв глаза, я вдохнула. Кофе пах удивительно. В комнате было тепло, как дома на кухне. Когда я открыла глаза, на меня внимательно смотрел Крецкий.
Он поставил свою чашку на стол и наблюдал за тем, как я рисую. Я смотрела на лицо того мужчины: пусть оно оживает на моём листе. У него были ясные глаза и тёплая улыбка. А губы спокойные и расслабленные, а не сжатые, как у госпожи Грибас или Лысого. Я задавалась вопросом, кто он такой, не литовец ли часом. Пыталась сделать такой портрет, на какой бы смотрели его жена и дети. Где этот господин, почему он так важен? Чернило с ручки ложилось очень ровно. Мне бы такую ручку. Когда Крецкий отвернулся, я уронила перо себе на колени и наклонилась ниже над столом.
Для волос я нуждалась в какой-то текстуре. Окунув палец в чашку Крецкого, я взяла на подушечку немного кофейной гущи и капнула ею на тыльную сторону другой руки, а после растёрла. Затем крупинками аккуратно придала волосам коричневого цвета. Почти. Я наклонилась и немного провела по краю мизинцем. Получилось аккуратное округление. Отлично. Послышались шаги. Передо мной появились две сигареты. Я дёрнулась и оглянулась. За
