— А рыба? Где же рыба? — спросила я, стуча зубами.
— Охранники сказали, что нам рыбу нельзя. Её всю забрали для НКВД.
— А есть нам что?
— Пайки будут выдавать, — ответил он.
Брёвен для каркаса юрты мы насобирали за неделю. Мужчины обсуждали проект. Я чертила.
— Эти брёвна не очень крепкие, — заметил Йонас. — Ведь их выбросило на берег из воды.
— А у нас больше ничего нет, — сказал господин с часами. — Нужно действовать быстро, чтобы успеть до первого снега. Не успеем — не выживем.
— Быстро. Быстро, — сказал Повторитель.
Я вырыла углубления в твёрдой земле плоским камнем. Земля была мёрзлая. Глубже уже начинался лёд. Мы с мамой и госпожой Римас вертикально вставили в те углубления брёвна и прикопали их землёй.
— Для пятнадцати человек как-то маловато, — сказала я, глядя на основу. Колючий ветер бросался мне в лицо.
— Так теплее будет, — ответила мама.
Подошли Иванов и Крецкий. Я поняла большую часть разговора.
— Самые медленные свиньи в Трофимовске! — процедил сквозь свои ржавые зубы Иванов.
— Вам нужна крыша, — заметил Крецкий, сделав жест сигаретой.
— Это понятно. Но греться тогда как? — сказала я. На крышу брёвен нам хватит, но как тогда греться?
— Нам нужна печка, — сказала мама по-русски.
Это Иванову показалось особенно забавным.
— Печку вам? А ещё чего? Горячую ванную? Бокал коньяка? Заткнитесь и работайте, — бросил он и пошёл прочь.
Мама посмотрела на Крецкого.
Тот опустил голову и последовал за Ивановым.
— Видишь, он не поможет, — сказала я.
Мы работали ещё неделю, строя всё с нуля. А в итоге получился не дом. Получилась какая-то куча перегноя и гора брёвен, присыпанных землёй, песком и мхом. Выглядело это, словно ребёнок в грязи поигрался. А нам приходилось там жить.
Мужчины закончили строить бараки и пекарню для НКВД. То были нормальные кирпичные сооружения с печкой в каждой комнате. Мужчина с часами говорил, что там всё хорошо оснащено. Как мы переживём полярную зиму в землянке? Хотя, я более чем уверена, охранники вообще не ожидали, что мы её переживём.
71
В тот день, когда мы достроили юрту, ко мне прибежала Янина.
— Лина, там пароход! Он сюда плывёт!
Через несколько секунд рядом появились энкавэдэшники и начали целиться в наши лица. Всех загнали в юрты. Они бегали и отчаянно кричали.
— Йонас! — звала мама. — Лина, где Йонас?
— Его рыбачить отправили.
— Давай! — крикнул Иванов, толкая меня к юрте.
— Йонас! — закричала мама, пытаясь увернуться от Иванова.
— Он идёт, Елена, — сказал господин Лукас, подбежав к нам. — Я видел его позади.
Прибежал запыхавшийся Йонас.
— Мама, там пароход. С американским флагом.
— Американцы приплыли. Они приплыли! — радовался Повторитель.
— Американцы будут биться с энкавэдэшниками? — спросила Янина.
— Глупенькая. Американцы им помогают, — сказал Лысый.
— Охранники нас прячут, — заметила мама. — Не хотят, чтобы американцы увидели нас и узнали, что здесь с нами делают.
— А американцы не поинтересуются, что это за землянки? — спросила я.
— Они решат, что здесь какое-то военное подразделение, — сказал мужчина с часами.
— Так, может, выбежать, чтобы американцы нас заметили? — спросила я.
— Тебя пристрелят! — сказал Лысый.
— Лина, будь здесь! — велела мама. — Поняла?
Она была права. Энкавэдэшники прятали нас от американцев. Мы больше пяти часов просидели в юртах. Столько времени разгружали американское судно. Но стоило ему отплыть от берега, как энкавэдэшники прибежали и закричали, чтобы мы возвращались к работе. Привезённое нужно было занести в пекарню и в бараки НКВД. Я смотрела, как плывёт и исчезает из поля зрения американский корабль, унося прочь и мысли о спасении. Мне хотелось выбежать на берег и закричать, замахать руками.
Груз на больших деревянных поддонах в высоту и ширину занимал места не меньше, чем четыре дома в Каунасе. Продукты. Так близко. Йонас сказал мне присматривать за теми поддонами, ведь из них можно будет сделать дверь для юрты.
Мужчина с часами знал английский язык. Он перевёл надписи на контейнерах: консервированный горошек, помидоры, сливочное масло, сгущённое молоко, яичный порошок, сахар, мука, водка, виски. Больше трёхсот литовцев и финнов таскали горы продуктов, к которым затем никогда не прикоснутся. Сколько же еды в Америке, что пароходом можно было привезти такие огромные запасы для меньше чем двадцати охранников? И вот американцы уплывают прочь. Знают ли они тайну СССР? Или они «подставляют вторую щёку»?
Когда мы перенесли продукты, то принялись носить другие запасы: керосин, одежду на меху, шапки и толстые кожаные рукавицы. Энкавэдэшники будут зимовать в тепле. Моё же плохонькое пальто продувал ветер. Я изо всех сил старалась поднимать ящики вместе с Йонасом.
— Пожалуйста, перестаньте, — сказала мама господину Лукасу.
— Извините, — попросил прощения он, накручивая часы. — Это меня успокаивает.
— Нет, я не об этом. Перестаньте читать надписи на ящиках. Я просто больше этого не вынесу, — сказала мама и пошла прочь.
— А вот я хочу знать, — возразил Лысый. — Хочу знать, что здесь — вдруг кому-то представится возможность…
— Что он хочет сказать? — не понял Йонас.
— Наверное, он хочет, чтобы кто-то что-то для него украл, — пояснила я.
— Она снова… — начал Йонас.
— Что?
Йонас показал на маму. Она разговаривала с Крецким.
72
Йонас выловил из моря Лаптевых пустую бочку, вытащил её на берег палкой и покатил к юрте. Люди обрадовались и встретили его весёлыми возгласами.
— Вот и печка будет, — улыбнулся Йонас.
— Отличная работа, молодец! — похвалила мама.
Мужчины принялись работать возле бочки, пытаясь сделать дымоход из пустых жестянок, которые нашли в мусорном ведре НКВД.
Носить с собой или беречь паёк было рискованно, если поблизости ходил Иванов. Ему нравилось отбирать еду. Триста грамм. Вот и всё, что мы получали. Однажды я видела, как он выхватил кусок хлеба у пожилой женщины в очереди к пекарне, сунул его в рот и принялся жевать. Она смотрела на него и пустым ртом тоже словно жевала. Затем энкавэдэшник выплюнул хлеб ей под ноги, и женщина бросилась собирать разжёванные куски и есть. Госпожа Римас слышала, что Иванова перевели из красноярской тюрьмы. Командировка в Трофимовск — это, наверное, наказание. Крецкого тоже за что-то наказали? Интересно, не в той ли самой тюрьме, где сейчас папа, служил Иванов?
Желудок у меня горел. Я мечтала о той серой каше, которую нам давали в поезде. Рисовала в деталях еду: печёную курицу, от которой поднимался пар, с хрустящей блестящей корочкой, миски слив, тёртые яблочные пироги. Я записала подробно всё, что знала про американское судно
