А они с Джоной далеко ушли, миль сто пятьдесят уже преодолели.
Харди решает, что, если успеют спасти и он не умрёт от потери крови или заражения раньше, то закажет себе деревяшку у лучшего краснодеревщика из Центра. Чтобы там всякая резьба и финтифлюшки. И заведёт говорящую птицу.
***
Микаэль Соммерсет хорошо знал своего брата (настолько хорошо, насколько можно знать человека, который на твоих глазах взобрался на самую верхушку небоскрёбного дерева и оттуда свалился исключительно из желания подтвердить какую-то свою теорию).
И знал, что не следует его недооценивать.
Если он сказал, что справится, то, очевидно, справится. Но кроме прочего Микаэль привык автоматически рассчитывать сопутствующий ущерб и прекрасно понимал, что представление Харди о том, что считается за "справиться" -- это не совсем то, что за "справиться" считает сам Микаэль.
Например, Харди склонен не учитывать то, сколько рук ему придётся сломать в процессе. Сколько сотрясений своих бедных авантюрных мозгов получить. И он ведь -- совершенно беззащитный. Генотип у него, конечно, превосходный, папенька на отпрысках никогда не экономил. Но.
Микаэль думает, что хорошо бы было Харди запихнуть в стеклянную клетку лет на десять, чтобы у него там в мозгах постепенно встало на место, устаканилось, и эта тяга к авантюрам куда-нибудь делась.
А так он должен сидеть в своём кабинете и гадать: братец не отвечает потому, что его уже поймали и как раз сейчас разбирают на части, или потому, что занимается сексом с какой-нибудь грудастой аборигенкой на краю Вселенной?
Микаэль надеялся на последнее, но в силу занимаемой должности не мог рассчитывать на везение.
Он нажал кнопку и сказал Лойс:
-- Мне нужно знать, где сейчас находится мой брат. Именно сейчас, и меня не интересуют гипотезы и предположения. Только достоверная информация.
Лойс, искосимбионт, отозвалась вежливо и холодно, как все эти искосимбионты:
-- Будет сделано, сэр. Полагаю, потребуется что-то около полутора часов.
Её белковый носитель резво застучал коготками по инфопанели.
Мик старался не думать о Харди, но думал. А нужно было -- о грядущем первом чтении годового бюджета и том, что сэр Крэйсли, разумеется, подсиживает. Но кто тут ещё кого пересидит.
***
Харди старался не представлять, как там, в цветке, сейчас медленно расползается его плоть. Как там, должно быть, воняет.
Как его кости в конце концов обнажатся...
Интересно, эта дрянь и кости ест? Или сплюнет? Или?...
Джона всхлипывает.
Харди на самом деле тоже, но строго говорит ему:
-- Эй, прекрати. Это ведь не твою ногу сейчас старательно переваривают. С тобой всё хорошо. Документы у тебя есть, просто будь осторожен. По документам ты уже имеешь право самостоятельно передвигаться по большинству планет, и у тебя есть доступ к моему банковскому счёту. Я внёс тебя в список доверенных лиц. Так что ничего, проживёшь.
Но Джона икает и развёл сопли.
И отвечает:
-- Не хочу.
Ну, Харди тоже много чего в жизни не хочет. Например, погано, когда твою ногу заживо переваривают. Даже если вколол себе стандартный анестетик из аптечки, всё равно ж...
Нет, этого Харди точно не хотел никогда.
***
Джона одно не понимает: почему что-нибудь случается. Зачем?
Он читал в одной книге, что люди должны страдать, потому что грешны, но за собой Джона никакого греха не знает, потому что он никогда никого не убивал и не ест мясо настоящих животных.
Так почему?
Вечно со всеми что-нибудь случается, и они тогда начинают умирать, а Джона знает, как люди умирают.
Им сперва больно и холодно, потом просто больно, а потом останавливается сердце, но мозг еще продолжает некоторое время жить, и в нём всякие там чудовища заводятся.
Джона это знает, видел.
***
Харди неотрывно смотрит на часы в джиппере. Минуты едва-едва перетекают из одна в другую.
Всё это время, хотя он и не чувствует уже особо, его нога делается мутной вонючей кашицей (он так полагает, но точно не знает -- ему же не видно).
И то, что Джона все это время тихо плачет, положения не улучшает.
И Харди даже вроде как отрубается разок, или, может, задрёмывает от анестетика, и поэтому пропускает момент, когда вокруг что-то меняется.
Не сразу замечает, что лес вокруг вдруг как-то стихает, будто бы замирает. Эти проклятые кузнечики размером с ладонь прекращают пиликать, а птицы замолкают и больше не свистят.
Небо уже вечернее, синее в основном и оранжевое по краю...
Эти подходят бесшумно. Харди видит их тёмные силуэты, проступающие из ещё более тёмного леса. И у них есть рога. Большие, но изящные, ажурные. И сами они изящные, высокие и тонкокостные.
Их трое, они подходят ближе, и Харди вцепляется в руку Джоны, а Джона перестаёт всхлипывать.
Пришельцы целиком покрыты нежнейшей фиолетовой шерстью, скорее даже пушком, а одеты только в набедренные повязки из ткани, в которой Харди узнаёт брезент спальников из стандартного военного набора.
Один из пришельцев издает нечто среднее между птичьей трелью и мурлыканьем, и джиппер усердно трещит, пытаясь перевести...
Мурлыкающий щёлкает длинными узловатыми пальцами, и цветок распахивает пасть.
Харди в эту пасть заглядывает, изворачивается и блюёт в траву, умудрившись не уделаться с ног до головы.
Но его мягко подхватывают под мышки и куда-то тащат. Он ещё пробует пинаться, но Джона в его голове говорит: "Это ничего, они хорошие. Они только хорошего хотят."
"Потрахаться?" -- уточняет Харди, припомнив недавний разговор.
"Нет. Они ещё лучше."
Что может быть лучше хорошего траха?
***
<i>Оно выпрямляется во весь рост, потрясает копьём.
Говорит:
-- Я люблю тебя.
И тогда начинает любить...
</i>
***
Харди теперь уже совсем не больно, и, он думает, это потому, что у него теперь нет ноги. Но точно он не знает. Он хихикает, и ему кажется, будто он объелся мыла и теперь выдувает мыльные пузыри с каждым смешком. В горле от смеха щекотно.
-- Это не так. Ты не объелся мыла, -- перебивает его смех Джона, который вообще понимал бы, о чём речь. -- И нога на месте, я видел. Её обмазали какой-то штукой, но она там, никуда не делась.
Харди думает, что для подростка Джона довольно скучен.
Вот сам Харди в шестнадцать лет придумывал чрезвычайно смешные штуки. Например, ту, с кошкой и преподавателем базовой лингвистики Содружества. Кошка была довольно крупная,
