Ещё раз хихикнув, Харди заснул.
***
Микаэль считал себя человеком хладнокровным -- и это было важной составляющей его компетентности, а он был весьма компетентен в политической деятельности.
И вот сейчас он думал о Лойс.
Лойс -- интересная. Она работает у Микаэля ассистенткой уже шесть лет, и за это время ни разу ни в чём не ошиблась. Ей, в общем, не положено ошибаться. Наверно. Лойс -- искусственная личность, сознание, перенесенное в симбиотическое тело. Лойс, собственно, симбионт Стэна, но Стэн в этом дуэте не главный. Сама Лойс ласково называет Стэна своей палкой-хваталкой, а Микаэль за столько лет так и не составил о Стэне какого-то определенного мнения. Лойс он знает достаточно хорошо. Она умна, что естественно для искина, а ещё -- саркастична и едка, что, в общем, не характерно. К тому же достаточно вздорная в тех случаях, когда это не мешает делу -- но момент она чувствует хорошо.
Как она выглядит?
Ну, Микаэль на самом деле точно не знает. Она иной раз сияет нимбом вокруг головы Стэна, а иной -- этакие щупальца, вроде водорослей, между лопаток Стэна. Целиком же она за шесть лет так и не показалась.
Сперва было достаточно неловко общаться с Лойс, глядя в мелкое, довольно стандартное лицо Стэна. Он определенно млекопитающий, но метис, и у него мелкие зубки, мелкий носик, мелкие глазки.
И он к тому же мужского пола, а Лойс -- женского. Микаэль никогда не удавалось толком представить, каково это -- жить с симбионтом. Это как голоса в голове? Или как вечный сосед по комнате? А возможен ли секс между симбионтом и носителем? Микаэль не знает, а спрашивать, разумеется, не станет ни в коем случае.
Стэна он, впрочем, понимает: Лойс поддерживает ему жизнь. У него синдром генетической недостаточности второго хромосомного ряда, и без Лойс он просто прекратит дышать. При таких условиях жизнь с симбионтом -- единственный выход, и тут уж приходится смиряться с неудобствами. Впрочем, Микаэль не об этом сейчас должен думать, и не о братце, который где-то там...
-- Сэр, -- поднимает голову Стэн. -- Лойс считает, что может достаточно уверенно утверждать, что...
-- Где он?
-- Он пропал на Титебе пять часов назад.
Микаэль грязно выругался.
Стэн терпеливо склонил голову.
-- Мы имели смелость запросить спасательный отряд от вашего имени. На самой планете ресурсов для поисков нет, так что пришлось сделать запрос на мобилизацию отряда с орбитальной станции. Они сумеют приступить к поискам через шесть стандарточасов.
Микаэль снова грязно выругался, а потом ответил:
-- Спасибо, Стэн. Спасибо, Лойс.
***
Харди проснулся раз и другой, но в целом не очень понимал, что с ним и как, и, главное, где.
Моргал в потолок -- это была какая-то хижина, и на соломенном потолке сидела ящерица. И снова засыпал.
А на третий раз проснулся от того, что у него нестерпимо чесалась пятка. Левой ноги, хотя он хорошо помнил, что левой пятки у него быть не должно. Он торопливо сел и запутался в одеяле, в которое был замотан до самого подбородка, но, ругаясь, в конце концов выпутался и сбросил на пол...
Нога была на месте, хотя и облепленная какой-то дрянью вроде глины до самого колена. И вот под этой растрескавшейся коркой всё и чесалось, и зудело, и требовало чесать до крови. Харди принялся сколупывать грязь и с наслаждением тереть кожу, нежную и новую, как у младенца.
Потом огляделся по сторонам.
Это и на самом деле была хижина, притом самая примитивная. Кроме высокого лежака в ней из обстановки имелись только циновка на земляном утоптанном полу и что-то вроде грубого очага в центре, впрочем, нерастопленного, а о том, что это именно очаг, догадался по солидному слою золы.
На потолке ящерицы не обнаружилось, зато сидел огромный и какой-то совершенно недоброжелательный паук -- Харди насчитал у него двенадцать ног, каждая из которых была мохнатой и омерзительной. Харди решил с этим пауком быть поосторожней.
Он сам, кстати, был абсолютно голым, что нервировало. Замотавшись в одеяло -- по сути, кусок какой-то грубой ткани -- он вышел из хижины.
За ее пределами стояло утро.
И, как ни странно, довольно шумное. Удивившись, он шагнул обратно в хижину и присвистнул: в той царила тишина. Дырявые стены из чего-то вроде тростника-переростка и полная звукоизоляция.
Харди решил пока что не слишком удивляться, а сперва всё выяснить -- чтобы потом удивиться насчёт всего скопом.
Вышел обратно и увидел Джону.
Лосеобразные туземцы сновали туда-сюда, о чем-то переливчато переговаривались, чем-то были заняты, а Джона сидел у костра и хлебал из миски какую-то бурду. Обернулся и приветливо махнул ложкой.
Дескать, иди сюда, тут кормят.
Харди, придерживая свою импровизированную тогу, подошёл и тут же получил свою порцию бурды.
Очень вкусной.
***
<i>Говорящие -- говорят. Слушающие -- слушают. Но не говорящие и не слушающие погружаются в несуществование.
Слушай или говори. </i>
***
Джиппер Харди возвратили после завтрака. А с ним -- штаны, и футболку, и рюкзак, и всему этому Харди чрезвычайно обрадовался. Он включил джиппер и наконец сказал:
-- Спасибо.
А ему ответили:
-- Мир есть любовь.
Надо же, а ведь обещали, что будут каннибалы. Не то чтобы Харди жаловался. Его, ей-богу, всё устраивало, но всё же. И Джона ушёл смотреть что-то там, о чём он довольно бодро договорился на пальцах.
-- Вы восстановили все мягкие ткани. Кожа, мышцы. И никаких шрамов. И у вас звукоизоляция на хижине.
На него поглядели этими их золотистыми глазами с красивыми вертикальными зрачками -- удивленно.
-- Что ж мы, дикари какие? -- спросили. -- Мы, конечно, живем в изоляции, но все свои потребности обеспечить в состоянии. И рады помочь тем, кто оказался в беде.
-- Но... Но ведь находили обглоданные тела... Кости...
-- Так это всё цветы-охотники. Вам повезло, вы столкнулись с детенышем. А есть ведь взрослые, они способны проглотить вас целиком.
-- О.
Харди теперь уже внимательно оглядел своего собеседника. Или собеседницу. Или...
-- Третий пол?
Показалось, что собеседник рассмеялся. Это был такой фыркающий, слегка изумленный звук.
-- Ну, если пожелаете. Я -- Лари. Я тут почти главное.
-- Харди Квинс, культуролог. Это...
-- Учёный.
Лари кивнуло.
-- Да. Исследую культуры народов Вселенной.
Лари качнуло рогами. Потом снова издало нечто фыркающе-непереводимое.
-- Мы стараемся
