Так что нынешний корабль был вполне ещё ничего: не гудел, не трясся, и никто не планировал его, Харди, тыкать в спину фазером и продавать, как какую-нибудь деликатесную терранскую осетрину.
На койке рядом спал Джона, и во сне смотрелся более или менее здоровым и невредимым.
А на стуле сидел несгибаемый и жаропрочный капитан Гарри Лефорт и на колене держал дешёвый информационный планшет, но в него не глядел, а глядел на Харди -- и так внимательно, что складывалось впечатление, будто наблюдает он вот так все часы, что тот спал.
-- Неплохо бы и вам отдохнуть, -- прокаркал Харди, клокоча от обиды на вселенскую несправедливость: подредактированный человеческий геном вовсе не обеспечивает Харди жаропрочностью и хладостойкостью, умением бегать по пустыне сутками и драться в джунглях с преступниками, как какую-нибудь телохранителя Лэни, а совершенно, по всей видимости, нередактированный геном капитана Гарри Лефорта позволяет тому даже не потеть, а спокойно переться через пекло, и ещё потом сидеть и наблюдать.
-- Моя работа, -- пожал плечами Гарри, -- предполагает круглосуточное наблюдение. Но у меня новости. От вашего брата. Он велит срочно и нигде не останавливаясь, не дожидаясь более приличного судна, лететь к нему на Бутангу. Политическая ситуация не из лучших. На вашего брата совершено покушение.
-- Чёрт. Чёрт-чёрт...
-- Он жив и здоров.
Харди сжал кулаки и стал их разглядывать. Руки как руки, только неухоженные, с обломанными ногтями, мозолистые и загорелые. Руки его вполне устраивали, только представил: на них этак бросит взгляд леди Эдит. Эта старая леди всех во Вселенной переживёт и будет созерцать гибель миров, неодобрительно поджав губы. Ужасная женщина.
А человеческая жизнь такая хрупкая, даже если у тебя в мозгах шунт виртуальной реальности, а в желудок встроен фильтр для защиты от любых ядов.
-- Как это произошло?
-- Мне тоже любопытно. -- Отозвался Гарри. -- Очень любопытно.
И выражение его лица сделалось волчьим: на широком, простоватом лице это выражение смотрелось только слегка неуместно, а больше -- жутко.
Но потом кивнул и как ни в чём не бывало добавил:
-- Впрочем, сейчас моё задание связано с вашей безопасностью, а не с безопасностью вашего брата. Я полагаю, через двенадцать часов мы прибудем на Перигор, там нас ждёт более надёжный и скоростной транспорт. Через двадцать четыре часа, полагаю, мы окажемся на Бутанге. А сейчас, возможно, вам следовало бы продолжить отдых.
И с самым незаинтересованным видом уткнулся в свой планшет. По всей видимости, никуда уходить он теперь намерен не был. Харди пожал плечами и лёг обратно: что ему ещё оставалось.
***
Газ оказался обычным седативным из тех, с помощью которых прекращают вооруженные конфликты на планетах Фронтира. Но Микаэль чувствовал теперь себя ослом, и уязвленная его гордость твердила ему, что, де, стоит Акеле промахнуться раз, на другой его уже скидывают со скалы.
Микаэль опустился в кресло и с благодарностью пригубил приготовленный заботливым Стэном чай.
Лойс, собранная и, как всегда, эффективная, уточнила, выкладывая на стол перед ним ещё одну гору бумаг:
-- Пока служба безопасности разбирается с инцидентом, планируете ли вы оказать данному субъекту поддержку, к которой он вас так активно склоняет, сэр?
-- Переговоры? Переговоры с бандитом?
Микаэль сжал кулаки и вдруг вспомнил, что у Харди такая привычка лет с трёх -- сжимать кулаки. Тогда, в три года, кулачки его были размером с грецкий орех или около того. Но он их сжимал и стискивал зубы. И упрямо глядел из-под насупленных бровей. И тогда уж его было не переспорить и с места не сдвинуть, хоть мир рухни.
-- С бандитами, Лойс, переговоры вести -- себе дороже. Понимаете ли, в современном обществе любой, кто желает что-либо получить, должен уметь договариваться. Мы живём в мире, где уже нельзя помахать дубинкой и тут же всё получить. На дубинку всегда найдется дубинка помощнее, а на ту -- еще более мощная. В конце концов размахивание дубинками оказывается напрасной тратой ресурсов. Прискорбно, некоторые этого не понимают.
-- Разумеется, сэр. В таком случае, полагаю, я должна отдать распоряжение привлечь к вашей охране резервную группу, -- сухо отозвалась Лойс. Она теперь жаловалась на неточности в своих кодировках и каскадные ошибки восприятия. Стэн же был мрачен и раздражён и пил уже десятую, кажется, кружку кофе.
Микаэль ему искренне сочувствовал и предлагал взять выходной, но тот сурово буркнул что-то вроде "если сэр не берёт, то и Стэн не возьмёт." И принялся поглощать кофе в чудовищных объёмах.
Микаэль посмотрел на него, на слабый нимб Лойс у него над головой -- и сделалось чуть легче.
***
Харди снится сон, и он очень хорошо понимает, что это -- ему снится. Ему даже не нужно себя щипать (как известно, во сне это ни у кого не выходит).
Он сидит на берегу какой-то реки (она бурая, густая и очень неторопливая). Держит в руках глиняную табличку, а на табличке клинописью (вообще-то Харди клинопись не знает и не умеет читать -- ни в какой из тысяч разновидностей):
"Всё, что есть, и всё, что будет, и всё, что было перед тем -- суть одно. Но это одно никому неведомо, поэтому всякий печален жить, ничего не понимая. Пойми и живи счастливо -- или, не понимая, смирись и живи, по крайней мере не печалясь без нужды."
Харди хмурится -- он-то как раз в этой жизни ничего не понимает, и во сне это непонимание его настолько тревожит, что в конце концов он усилием воли просыпается.
Он по-прежнему на скверном кораблике, медленно ползущем мимо сияющих звезд, и кораблик такой маленький. А Харди и того меньше.
Джона садится на своей койке и сонно сообщает:
-- Рой нужен, чтобы из маленького стать большим. И нам нужно взять Гарри в Рой. Потому что три -- больше двух.
Логично.
***
Микаэль не успевает выспаться, потому что у него две "пояснительные записки" на миллион знаков в общей сложности, но к утру делается ясно: бедные маленькие радужные гуманоиды. Для их же блага в Содружество им пока вступать не следует. Это не означает, впрочем, что Микаэль будет голосовать против.
У него болит голова. Такого вообще-то быть не должно, но Вселенная непознаваема.
Он не опаздывает на заседание Президиума и даже вежлив (впрочем, вежливостью здесь никого не удивишь, даже старая
