Интеграл, прислушавшись к громкому урчанию в собственном животе, побрел в столовую, вид у него был подавленный. За ним потянулась и Стелла. Зак предложил Нике проводить ее домой, девушка вежливо отказалась. У нее не осталось сил. Вообще. Поэтому она старалась не думать ни о пропавшем Тристане, ни о том, что он даже не потрудился прийти на демонстрацию, о которой наверняка слышал. Поблагодарив Зака, девушка вернулась в свою комнату, забралась под одеяло, по-прежнему ничего не чувствуя, и плакала, пока не погрузилась в сон без сновидений.
* * *
Наутро Нику разбудила Магда. Домоправительница сидела у нее в ногах на постели, а на тумбочке уже стоял поднос, полный любимых лакомств девушки: рулетики с маком, чай с лимоном, вазочка клубники и несколько розеток с разными домашними вареньями.
– Я знаю, у вас вчера был тяжелый день. – Магда показала на поднос. Как и большинство уроженок Восточной Европы, она свято верила, будто вкусная еда – лучшее лекарство от любых тревог. Ника кивнула и тут же пожалела об этом: голова раскалывалась от боли.
– Ничего-ничего. Сегодня будет лучше, чем вчера, – проговорила она. Домоправительница между тем намазала маковый рулет персиковым вареньем и вручила Нике. Потом печально посмотрела на нее из-под набрякших век.
– К сожалению, сегодня вряд ли будет лучше, мисс, – произнесла она. – Вас вызывают. Машина уже ждет.
Ника поежилась. Она понимала, что ее ждет наказание за демонстрацию протеста, но надеялась, что дело ограничится вызовом на педсовет или приказом отбывать наказание после уроков. Магда разложила на кровати свежевыглаженную школьную форму и двинулась к двери, но на пороге остановилась, вернулась к Нике и чмокнула ее в макушку. Ника благодарно улыбнулась. На пороге женщина обернулась еще раз.
– Вы только не злите его, мисс Ника, – озабоченно предупредила она и скрылась за дверью, однако Ника прекрасно поняла, кого она имеет в виду.
В приемной директора девушке пришлось прождать пятнадцать минут, и только потом ее пригласили в кабинет. Директор сидел в своем роскошном кожаном кресле шоколадного цвета и пристально смотрел на нее. Ника промямлила: «Здравствуйте, сэр» – и села.
– Я огорчен вашей вчерашней выходкой, – донесся через стол холодный негромкий голос. Ника заставила себя поднять голову и посмотреть директору прямо в черные глаза-бусинки.
– Это была демонстрация протеста, мы имели на нее право, – ответила она и разозлилась, услышав в своем голосе нотку сомнения, отчего утверждение стало похоже на вопрос.
– Против чего? – уточнил директор с неожиданным интересом.
– Против того, что Эмбер исключили. Это нарушение прав человека. С ней что-то случилось, ей пришлось трудно, нельзя же ее за это сразу взять и выгнать! – объявила Ника, стараясь говорить уверенно и убедительно.
На лице директора не дрогнул ни один мускул, он разглядывал Нику, как разглядывают дом, когда раздумывают, купить его или нет.
– Ника, мы не исключили Эмбер. Ее отправили домой немного отдохнуть, – проговорил он самым убедительным тоном. Ника посмотрела директору в черные глаза, вспомнила пустую комнату Эмбер и поняла, что он ей лжет.
– Это несправедливо, – повторила она медленно, решив не сдавать позиций.
На лице директора проступило раздражение. Он выдвинул ящик стола, вынул оттуда кипу каких-то бумаг и подтолкнул по столу к Нике.
– Это договор, который вы подписали, когда поступили сюда, – пояснил он. – Точная копия всех остальных договоров, которые обязывают учащихся Вилдвудской академии соблюдать правила пребывания в кампусе. Если вы откроете свой договор на 22-й странице, раздел С, пункт 16, то прочтете, что любое нарушение порядка в учебной аудитории или за ее пределами приводит к немедленному исключению из Академии начиная со дня правонарушения. Восстановление в Академии производится по решению Совета школы после дисциплинарных слушаний.
Ника попыталась найти указанную страницу и уже открыла было рот, чтобы спросить, когда назначены слушания по делу Эмбер. Директор же сам только что сказал, что ее просто ненадолго отправили домой. Однако мужчина не дал ей заговорить.
– Эмбер страдает определенными хроническими заболеваниями, о которых мы знали еще до того, как она поступила к нам, поэтому, вероятно, в ее случае дисциплинарных слушаний не понадобится, – сухо пояснил он. – Все зависит от Совета, к сожалению, у меня связаны руки, – добавил директор и театрально изобразил, что руки у него в наручниках.
Ника не улыбнулась – она изо всех сил сдерживалась, чтобы не заплакать.
– Если вы откроете 27-ю страницу, раздел В, пункт 2, – бесстрастным тоном чеканил мужчина, – то увидите, что организация протестных выступлений на территории кампуса также является основанием для исключения.
Ника вскинула голову, приготовившись привести несколько статей из Билля о правах – о свободе слова, – однако директор сделал предупреждающий жест.
– На странице 24, раздел D, пункт 5 говорится, что все учащиеся Вилдвудской академии, подписав договор, обязуются подчиняться правилам Академии. А поскольку все вы несовершеннолетние и мы за вас отвечаем, роскошь свободного волеизъявления вам не положена, – отбарабанил он с быстротой молнии, и Ника снова попыталась найти те страницы, которые он так бойко цитировал. Перед тем как назвать раздел и пункт, директор умолкал лишь на долю секунды и ни разу не заглянул в договор. Он знал его наизусть.
– На странице 9, раздел В, пункт 6 разъясняется, что любой учащийся, недовольный правилами Вилдвудской академии, имеет право подать заявление об отчислении.
Ника иронически хмыкнула. По крайней мере, можно уйти отсюда, когда захочешь!
– …Однако если вы обратите внимание на страницу 13, раздел D, пункт 1, то увидите, что, покидая нас до конца учебного года, вы обязаны оплатить текущий год обучения в Академии в полном объеме даже в том случае, если получаете стипендию.
Директор смолк и победоносно вздохнул.
– А если вы обратите внимание на мою любимую страницу – это последняя, тридцать седьмая страница, – то увидите внизу две подписи – вашу и вашей матери! – Черные глаза директора блеснули, словно два уголька.
Тут до Ники дошло: они с мамой были в таком восторге от новой школы, что не стали читать дальше первых нескольких пунктов объемистого договора. Она сидела, пристыженная, и чувствовала себя донельзя глупо.
Директор смотрел на нее с фальшивым сочувствием.
– Быть может, в последнее время финансовое положение вашей матери несколько улучшилось, однако,
