– Кстати, хотела тебя поблагодарить, – смущенно выдавила Ника. – Ну, за подарок. Это было… – Она умолкла. – Нет слов! – Ей и правда было трудно выразить, что значила для нее эта фотография.
Зак кивнул и слегка улыбнулся.
– Рад служить, – искренне сказал он.
Эти же слова он произнес в лесу после их первого поцелуя, но на этот раз парень, кажется, и правда был рад, что сделал ей приятное. Ника ответила ему кивком и улыбкой. Интеграл глядел на них, совершенно огорошенный – Ника ничего не сказала ему про подарок Зака.
Но вот парень вернулся на свое место рядом с Маркусом, который увлеченно целовал Джордан. Ника заглянула в программку и нахмурилась – оказывается, Джордан открывала вечер песней, а Ника и не знала, что она поет! Талант у такой гадины, как Джордан, – это какая-то вселенская несправедливость, подумала Ника. Маркус отлепился от губ Джордан и пожелал ей удачи. Ника порадовалась, что Стелла этого не видит.
Шум в гостиной утих, лампы погасли. Вся комната осветилась мерцающим светом свечей. На сцену вышла мисс Эванс – Ника узнала ее, это была преподавательница по вокалу, у которой раньше училась Элоиза, – и объявила номер Джордан. Кое-где зааплодировали, кто-то вяло крикнул: «Браво», и Джордан, набрав полную грудь воздуха, запела оперную арию, сложную, богатую оттенками и к тому же по-итальянски. Голос у Джордан гулко вибрировал, она брала и самые высокие ноты, и низкие, причем без видимых усилий. Ника почувствовала, как по коже бегут мурашки. Ничего не попишешь – приходилось признать, что Джордан великолепная певица.
Она покосилась на Интеграла – тот лишь слегка удивился. Ника задумалась, почему это стало для нее такой неожиданностью. Талант для нее был чем-то чистым и прекрасным, поэтому в голове не укладывалось, что такая подлая тупая девица, как Джордан, тоже может быть талантлива. А между тем голос Джордан струился со сцены, наполняя собой зал. И Ника отмела все сомнения: нельзя же наивно считать, будто талантливы могут быть только хорошие люди. Мир устроен совсем иначе, плохие вполне могут быть одаренными, такое бывает сплошь и рядом.
* * *
– Я так понимаю, ты про Тристана ничего знать не хочешь, – заметил Интеграл за завтраком на следующее утро.
Ника бросила на него предостерегающий взгляд. Он мгновенно сдулся, но, потыкав вилкой в тарелке, заговорил снова:
– Я тоже в последний раз видел его до Рождества и беспокоился, – виновато признался он. – Поэтому спросил о нем у домоправительницы. Оказывается, он заболел.
Ника подняла голову, но сразу же одернула себя.
– Чем же? – спросила она с напускным безразличием.
– На каникулах подхватил какую-то сильную инфекцию, лежит в отдельной палате в клинике, в изоляторе.
Слово «изолятор» показалось Нике каким-то неуместным. В изолятор помещают бешеных животных или укушенных людей в фильмах про зомби-апокалипсис. Какое-то грубое, беспощадное слово. И девушка невольно встревожилась.
– Очевидно, дело совсем плохо, – сказал Интеграл.
Тристан тяжело болен? Такого Ника даже представить себе не могла. Да и не хотела – он всегда был полон жизни и сил. Да, когда она встретила его на тропинке, вид у него был скверный, но Ника тогда решила, что Тристан притворяется, чтобы ничего ей не объяснять. «А может быть, он и правда так плохо себя чувствовал, что не мог разговаривать?» – подумала Ника, и ей тут же стало ужасно стыдно.
– Может, сходим навестим его? – осторожно предложил Интеграл.
Ника вдруг поняла, что друг просит у нее разрешения, и ей опять стало совестно – она никогда не хотела разрушить их дружбу!
– Конечно! – сказала она.
Болезнь Тристана все утро не шла у нее из головы. С трудом дождавшись перерыва между уроками, Ника помчалась в клинику, охваченная одним желанием – убедиться, что у Тристана все хорошо. По знакомому коридору она дошла до кабинета сестры Смит и вошла в приемную. Регистратора за стойкой не было, поэтому девушка решила постучать прямо в дверь кабинета. Прошло несколько секунд, и сестра Смит открыла дверь. Великанша удивленно посмотрела на Нику, потом улыбнулась, но с некоторой задержкой, будто напомнила себе, что в таких случаях положено улыбаться.
– А, Ника! Ну, здравствуй, – профессионально-приветливо протянула она. – Если ты плохо себя чувствуешь, полагается позвонить в службу неотложной помощи Вилдвудской академии, и за тобой приедут. Вечернего приема амбулаторных больных у нас нет.
– Мой друг Тристан… Он в изоляторе, – сказала Ника. – Скажите, нельзя ли как-нибудь повидаться с ним?
Сестра Смит сощурилась и пристально поглядела на Нику.
– А в каких ты отношениях с Тристаном Блейком?
Ника растерялась. Это еще что за вопрос? Какое дело сестре Смит до того, считает себя Ника девушкой Тристана или нет?!
– Мы друзья, – смутилась Ника.
– К сожалению, к больным в изоляторе допускаются только ближайшие родственники, – сказала сестра Смит с деланым сожалением.
Ника обиделась. Медсестра прекрасно знала, что никакая она Тристану не родственница, а спросила только для того, чтобы получить официальный повод ей отказать!
– А что у него? – не сдавалась Ника. – Может, я тоже заразилась! Может, меня надо обследовать!
Она покосилась на дверь смотровой, которая выходила в приемный покой, но медсестру было не сбить.
– Милая, тебе уже пора домой, в кроватку, – слащаво, но с нажимом велела она.
И начала закрывать дверь у Ники перед носом, а Ника снова сунула ногу в щель. Ей тут же вспомнилось, как она приходила сюда после того, как у Эмбер был нервный срыв, и тогда у них с сестрой Смит состоялся похожий разговор.
Ника непокорно смотрела на сестру Смит снизу вверх, злость бурлила в крови, словно горячий источник.
– Я знаю, что вы делали в День благодарения! – выпалила она. Дверь тут же распахнулась, и сестра Смит высунула голову, вперив в Нику ничего не выражающий взгляд. – Знаю, с кем вы были и чем занимались! – добавила Ника, стараясь в отчаянии хоть чем-то пронять медсестру. Она ухватилась за призрачный шанс, что мадам Гренобль скрывала подробности празднования Дня благодарения не просто так. Медсестра победоносно и многозначительно улыбнулась.
– Да-да, ты в тот вечер обращалась за помощью из-за аллергии, – спокойно проговорила она. – У меня состоялось совещание с коллегами. Это были дисциплинарные слушания по делу твоей подружки – той, с голубыми волосами. Обычно подобные сведения не разглашают, – с намеком в голосе пояснила она.
«Дисциплинарные слушания? Голубые волосы?! Элоиза!» – осенило Нику. Тут все у нее в голове встало на свои места – ясно, почему мадам Гренобль утаивала правду: она понимала, что результат Нику огорчит, и не хотела потом разбираться с последствиями.
Ника попятилась. В ней вспыхнула искорка надежды.
– И что постановили? – тихо спросила она. Голос снова стал тоненький и слабый – вся сила была на стороне сестры Смит.
– К сожалению, окончательный вердикт был отрицательным. Ужасно жаль, такая талантливая была девочка, – ответила медсестра. Она тщательно
