– Я ничего не могу с собой поделать, – признался Квинн.
Его ирландский акцент становился сочнее и привлекательнее, когда он злился. Ника удивлялась тому, как быстро она к этому привыкла.
Он отбросил назад свои рыжие волосы, его синие глаза блестели, и в них отражались крошечные луны.
– Он сказал, что вырвет тебе язык.
Ника собрала несколько веток, которые выглядели достаточно сухими. Но что она знала о собирании дров? Ее первый и единственный походный опыт относился к случаю, когда они с Дарьей переезжали из штата в штат и их машина сломалась на дороге, очень похожей на эту.
– Было бы очень жаль, – промолвил Квинн, внезапно оказавшийся прямо перед ней, и притянул ее к себе.
Она сделала было слабую попытку вырваться из его рук, но только засмеялась вместе с ним.
Квинн прижал ее к себе, зарывшись лицом в ее волосы. Она чувствовала на своей коже его горячее дыхание, запах корицы от его любимой жевательной резинки….
Когда они вернулись, костер уже полыхал и гудел. Кажется, Чеду нравился большой огонь – пламя так и танцевало в его глазах, когда он смотрел на него с удовлетворением пиромана.
Он что-то жарил над огнем на палочке, которую осторожно вращал против часовой стрелки. На конце ее плавилась, слегка темнея, белая масса. Ника была потрясена, обнаружив, что Чед поджаривает маршмеллоу. Он осторожно стянул клейкую массу с палочки, заправив ее между двумя крекерами, а затем вдавил в этот сэндвич кусочек шоколада. Полученную кулинарную композицию он тут же сунул в рот и аппетитно захрустел. Ника рот разинула от удивления[12].
– Что ты, блин, таращишься? Ну да, я люблю «сморы», и что? – проворчал он, как голодный великан.
Саймон удивленно посмотрел на Нику, как бы говоря: «Ни фига себе! Он действительно ест маршмеллоу!»
Чед бросил ей пачку ингредиентов для приготовления. Ника собрала свой собственный «смор», и передала набор дальше – Интегралу, который выглядел крайне взволнованным этим странным развитием событий.
– Итак, – вновь вступил Квинн, потянув губами липкую нить расплавленного маршмеллоу, – что вовлекло тебя в преступную жизнь? Ника, Интеграл и Эмбер, затаив дыхание, перевели взгляд на Чеда, к которому Квинн обращался. У Ники сжалось сердце. Она предпочла бы, чтоб Квинн просто прекратил донимать байкера. Его поведение было не на пользу никому из них. Но вновь обернувшись в сторону Квинна, увидев, как отблески танцуют на его лице, увидев его выражение, она поняла, что он спрашивает не ради того, чтобы подразнить Чеда. Квинном руководило искреннее любопытство. На самом деле, возможно, Квинн относился к Чеду иначе, чем остальная часть группы, испытывавшая к нему обычное отвращение.
Как преступнику, вору, думала Ника, ему должно быть любопытно, что сформировало Чеда. И что заставило его переступить черту. Что превратило преступника в монстра?
Возможно, Чед был призраком будущего Квинна – Эбенезера Скруджа[13], демонстрировавшим ему образ бездушности, одиночества и упадка. Возможно, именно поэтому он так едко насмехался над ним.
Чед прочистил горло.
– Как сказать по-гаэльски: «Не твое собачье дело»?
– Ладно, – сказал Квинн. – Тогда я начну первым. Мой папа научил меня воровать, когда мне было восемь лет. Мы были бедны, и у меня были изящные детские ручки, потому что, знаете… я на самом деле и был ребенком… Остальное уже история. Мы приезжали автобусом в оживленный Корк, и эти изящные ручки быстро становились чумой главной улицы города.
Чед ничего не сказал.
– Ладно тебе, Чедди! Не будь книгой за семью печатями!
Чед хищно посмотрел на Квинна. Ника была уверена, что Квинну сейчас предстоит путешествие в мир боли, но тот был слишком занят всасыванием тающей пряди маршмеллоу, чтобы заметить реальность угрозы.
– Мы знаем, что ты не родился в рабстве у Хефе, – добавил Квинн с полным ртом.
– Я скажу тебе, – решился вдруг Чед. – Но если только мне больше не придется выслушивать истории об ирландском Оливере Твисте.
Квинн выглядел немного обиженным, но кивнул.
– Я служил в морской пехоте, – начал Чед, сам, кажется, немного смущенный тем фактом, что делится этим с подростками.
Все молчали. Никто не осмеливался нарушить неосторожным звуком то заклинание, которым Квинн склонил Чеда раскрыться.
– Позже, после ранения, безработный ветеран, я начал получать деньги в другом месте; сначала в Кали [14], потом – по ту сторону границы. В конце концов судьба привела меня к Хефе.
Ника не видела очевидных следов инвалидности у этого человека, но прекрасно знала, что худшие травмы могут скрываться глубоко.
– Но как ты можешь работать на этого удава? – спросил Интеграл.
– Я видел достаточно, чтобы знать, что удавы и люди не больно отличаются, – ответил Чед, и воцарилась минутная тишина. – У моей племянницы редкое заболевание. Компания Хефе производит экспериментальные лекарства и разрабатывает всякие методы лечения, которые здесь слишком дороги.
– Но можно получить аналогичное лечение в другом месте? – спросила Эмбер.
Чед пристально посмотрел на нее.
– Не в твоем случае, – сухо сказал он. – А в случае моей незастрахованной племянницы я мог бы работать «с девяти до пяти» в течение следующих двадцати лет и все еще не в состоянии был бы оплатить лечение, в котором она нуждается. Хефе предоставляет мне его в качестве награды за хорошо выполненную работу.
– Твоя племянница и сестра должны быть очень благодарны тебе, – заметила Эмбер, сердце которой, как всегда, переполнялось сочувствием.
Чед хмыкнул.
– Они не знают, что лекарства приходят от меня.
– Почему нет? – решилась на реплику Ника.
– Потому что, если бы моя сестра об этом знала, она бы его не приняла.
– Стоит того такая жизнь? – спросил Квинн почти шепотом, как будто он боялся спросить.
Чед задумался.
– Иногда приходится стать тем, кого боишься, чтобы спасти то, что любишь.
Голос его прозвучал мягко, смиренно.
Это заявление наложило печать молчания на тему признаний, и никто больше не решился давить на Чеда. Тот стиль жизни, который помогал ему спасать племянницу, был, вероятно, также и причиной, по которой сестра не хотела принимать от него помощь. Несправедливость положения не ускользнула от Ники.
Она наблюдала за Чедом поверх беспокойного пламени. Грязный и грубый великан, жестокий преступник теперь все же виделся ей человеком. Он пытался спасти кого-то, кого любит. Она боялась его не меньше прежнего, и он ей по-прежнему не нравился, но, по крайней мере, теперь возникла какая-то безмолвная форма понимания. Через некоторое время их молчание исчерпало себя, и они, сидя вокруг костра и лакомясь «сморами», стали обмениваться историями.
Чед поведал о своих приключениях в качестве морского пехотинца, а Квинн рассказал, как в возрасте шести лет продавал доверчивым землякам морские камушки под видом волшебных бобов. Эмбер вспомнила свою первую поездку в художественный летний лагерь, а Интеграл насмешил всех историей о том, как пытался делать «сморы» в городских домашних условиях и в итоге сжег козлиную бородку своего приемного отца. Когда настала ее
