Увидев белесую нечисть, которую держали за струнки Якушка с Акимкой, Матрена Даниловна сперва чуть не шлепнулась, а потом рассвирепела.
– Так вот кто из него соки сосет?!.
Домовиха она была матерая, решительная: выхватила у Малаши авторучку и пошла бить самозванца. Трифон Орентьевич перехватил занесенную над головой авторучку и отбросил ее подальше. Тогда Матрена Даниловна угомонилась и поспешила за водой – запить кусочек таблетки.
Глотать Евсей Карпович не желал – тогда нужное, на взгляд домовихи, количество истерли в порошок, разболтали в воде и кое-как выпоили страдальцу. Несколько минут спустя он открыл глаза.
– Евсей Карпович, кто это? – спросил Трифон Орентьевич, указывая на нечисть.
– Не ведаю. Пусти-ка…
Матрена Даниловна и Трифон Орентьевич переглянулись. Мысль была на двоих одна: ну-ка, что он делать будет? А Евсей Карпович, не замечая, что в его шерстку вошли и впились в тело загадочные струнки, сейчас – обвисшие и обмякшие, пополз по клавиатуре и накрыл лапой трекболл.
На экране появилась знакомая картина – лабиринт из труб. Проплыла зубастая пасть, возник первый кристалл. Но фигурка, которой следовало бегать по трубам, куда-то подевалась. Евсей Карпович тихо ворчал, злился и, наконец, треснул по трекболлу.
– Ну и куда ж я подевался? – спросил он у монитора.
Монитор не ответил.
* * *– Старый дурак! – сказала Матрена Даниловна, но как сказала! Все свое былое уважение и нынешнюю злость вложила она в эти два простых слова. Но одновременно – и вековечную жалость домовихи, которая уж если разгорится ярким пламенем – то на пути у нее становиться не моги!
А как же еще назвать домового, который влип в такую неприятнось?
Он не хотел рассказывать, он сопротивлялся! Трифон Орентьевич уж думал, что до правды не докопается. Но Матрена Даниловна, обычно смирявшая свой нрав при Евсее Карповиче из беспокойства, как бы не осердился и не прогнал, сейчас показала коготки. Малаша смотрела и училась.
Евсей Карпович заговорил. Сперва – кратко, потом – с подробностями, со страстью. Описал, как Дениска оставил включенной игрушку с кристаллами, как угораздило пристраститься к их собиранию.
– И чудилось мне, будто это я сам там по трубам бегаю и голубые бриллианты хватаю. То бишь, не Проглот, а я там внутри. Раньше-то я думал – он их ест, заглатывает так быстро, что не углядеть. А потом дошло – тут другое! Другое! И чем дальше – тем лучше мне там было, – говорил домовой. – Тут-то что хорошего? Пыль протрешь, хозяйские носки из углов добудешь да в ванную сволокешь. А там – бриллианты! И их считаешь! Понимаете? Считаешь! И от того воспаряешь! То сто сорок наберешь, пока Пасть не догонит, то все полтораста. Но это еще не восторг. Однажды двести три штуки собрал! Вот где был восторг! Рад был будто, будто… ну, не знаю, с чем сравнить… Победа была, братцы! Подлинная победа!
– Над кем? – спросил Трифон Орентьевич.
– Над собой! Коли я в прошлый раз собрал только сто сорок два, а сейчас – двести три?! – прямо взвизгнул Евсей Карпович. – Это как?! Считаешь – и у тебя восторг все круче! От каждой цифирки!
Нечисть, слушая его речи, съежилась, несколько раз пыталась сбежать, но ее держали крепко.
– То бишь, вот он – Проглот, и ты вообразил себя Проглотом? – уточнил Трифон Орентьевич. – Хозяин – за порог, а ты, Евсей Карпович, – по бриллианты? И в Проглотовом виде победы одерживал?
– Да. Тебе не понять. Молод еще.
Матрена Даниловна засопела – хотела вступиться за распутывавшего клубочек Трифона Орентьевича, но воздержалась.
– Молод, – согласился домовой. – Но постараюсь. Значит, ты как-то там, внутри, с ним соединился… А у него свое соображение было?
– Не знаю, – честно признался Евсей Карпович. – Наверно, было простенькое – как у Пасти. Вон она бегает, а мысль у нее одна – сожрать. Брюха даже нет, а все равно – жрет и ради того на хитрости пускается.
– И что – больно, когда жрет?
– Нет, – подумав, сказал Евсей Карпович. – Вдруг все пропадает, голова кругом, летишь, летишь – и вылетаешь. Вот сюда.
– А он? – Трифон Орентьевич показал на нечисть по имени Проглот.
Евсей Карпович тяжко и мрачно задумался.
– Он там без тебя – живой? – домогался Трифон Орентьевич.
Ответом было пожимание плеч и отмахивание лапой – уйди, мол, и без тебя скверно.
– Как же ты его оживил-то до такой степени, что он к тебе присосался?
– Всего себя в дурость вкладывал, – встряла Матрена Даниловна. – Весь свой ум, все свои страсти! Вот и оживил. А этот, оживши, своего-то ума не имел, только Евсеев. Вот и вздумал, будто он – домовой дедушка!
– Похоже, так и было, – согласился Трифон Орентьевич. – А поскольку он привык, что Евсей Карпович собой его питает, то и решил, будто так и надо. И способ изобрел.
– Он тебя, старого дурака, своим холодильником считал! – Матрена Даниловна никак не могла угомониться. – Все! Кончилось безобразие! Помогите мне, молодцы, донести его до моего жилья! Всем домом его выхаживать будем!
– Как не помочь, – сказал Трифон Орентьевич. – А как же быть с Проглотом?
И тут же он понял, что спрашивать незачем. В головы домовым, всем сразу, пришла одна мысль – что лишенная кормушки нечисть помается и помрет. Нужно было только уйти из Денискиной квартиры, таща Евсея Карповича и не оборачиваясь. Но перед этим как-то обрубить струнки.
А нечисть, считавшая себя Евсеем Карповичем, имела совсем печальный вид.
Ведь если Евсей Карпович с ней умом поделился – так она прекрасно понимала, что вокруг творится…
– Ну-ка, Проглот, отцепляйся от нашего домового дедушки, – приказал Акимка. – Не то плохо будет!
– Простите меня, – сказал Проглот. – Я думал, он совсем бессмысленный…
– Слышал? – спросила приятеля Матрена Даниловна. – Это ты – бессмысленный!
– Простите, – повторил Проглот. – Это я виноват… а Колыбашку-то за что?…
– Кого? – удивился Трифон Орентьевич. – Евсей Карпович, ты еще одну нечисть сотворил, что ли?
Домовой помотал кудлатой головой.
– Не я. Оно само…
– И где ж оно?
– Да вот же! – воскликнула Малаша.
Все уставились туда, где она разглядела Колыбашку. И точно – только на первый взгляд туманная нечисть была одним созданием. Если очень хорошо приглядеться, то можно было увидеть фигурку, вроде человеческой, а у нее в ногах клубилось нечто, жалось к ней, как к своей единственной защите. Струнки, за которые Якушка с Акимкой удерживали Проглота, этого существа не касались вовсе.
– Что это? – спросила Матрена Даниловна. – Живность? Или детеныш? А ну, отвечай!
– Не знаю, – сказал Проглот.
– А откуда взялось?
– Само завелось…
– С чего это завелось? Как плесень от сырости? – Матрена Даниловна опять стала закипать.
– Да вот как-то… сколько ж можно бриллианты собирать?… – ответил Проглот. – Сидишь там, сидишь один… ну и завелось…
Первой сообразила, в
